Кошачья голова - Татьяна Мастрюкова

Нечистая сила… Не в фильме ужасов каком-нибудь, а вот тут, прямо сейчас, с нами… Про происходящее с Алиной все же довольно легко найти логичное объяснение, да, неприятное, но более-менее вменяемое. Но остальное здесь…

Не может же целая деревня сговориться и дурить приезжих? Или может? Ладно, сговорились и дурят. Но разве я такая важная персона, чтобы тратить на меня силы и время? У нашей семьи ни богатства, ни влияния, ничего. Мы самые обыкновенные, как все. Ни за что не поверю, что мы ни с того ни с сего стали избран

ными и огромное количество людей занято тем, чтоб нас морочить. Ну глупо же.

Михал Семеныч похлопал меня по плечу, встал и пошел заниматься делами по хозяйству, будто ничего не произошло.

А я сидел и думал, что на самом деле это хороший способ: притворяться, что ничего не было, что все в порядке вещей, что просто показалось, не так понял. И пока что-то необъяснимое происходит не с тобой, а с кем-то другим, чужим, беспокоиться совершенно не стоит.

Когда мои вернулись, мама выглядела даже более уставшей, чем Алина.

Сестра спала на ходу. Едва разлепляя веки, чисто по инерции всем молча кивнула, типа пожелала спокойной ночи, и, как есть, не раздеваясь, рухнула на свою кровать. Она ничего не рассказывала об отчитке, не обсуждала, что там с ней происходит. Если бы я не знал, что Алина ничего не принимает, решил бы, что она под действием каких-то одурманивающих лекарств. А она точно ничего не пила. Палашка даже прописанные врачом таблетки заставила ее выкинуть. Разве что ей Ульяна Ильинична что-то давала?

Мама вон тоже не особо распространялась на эту тему. Но очевидно, что ей эти сеансы давались психологически тяжело. Я вон одного-единственного раза не выдержал, а она каждый день ходит, так что понять ее можно. Но она старалась не показывать виду и, едва завидев меня, немедленно начинала улыбаться. Остальное время просто сидела, обхватив голову руками, рядом со спящей Алиной.

Сегодня мама радостно сообщила, что звонила папе и рассказала, что я поехал с местными ребятами за ра

ками. Мне стоило большого труда сохранить спокойное выражение лица при воспоминании об этих… Но не рассказывать же маме про ичетика и девочку, которой не могло быть, а она была.

Тем более что мама с таким воодушевлением говорила о том, как обрадовался новости отец. Он, оказывается, горд за меня, что не ударил в грязь лицом перед деревенскими. Что не маменькин сынок, доказал в очередной раз.

Можно подумать, не за раками с ребятами съездил, а подрался стенка на стенку. Лучше бы мама не сообщала мне этих подробностей. Как-то не очень они… Ну ладно. Пусть думают оба, что хотя бы у меня все нормально. Пусть думают.

Еще мама рассказала, что хозяева попросили отправиться к Ульяне Ильиничне сразу после того, как я уехал с деревенскими. Оказывается, в срочном порядке в Никоноровку прибыла Снежанина прабабка, что ли, очень сильная знахарка и лекарка.

Как объяснила, словно извиняясь, Лида Пална, со Снежаной бабка сходилась по крови и вообще благоволила девочке. Так что сломанную руку примчалась лечить без разговоров. Но с Ульяной Ильиничной старушка не ладила, и наша Алина вполне могла оказаться крайней в извечной вражде знаток. Причем не в том плане, кто быстрее вылечит, а как раз наоборот. Как поняла мама, бабушка Клавдия вполне могла подгадить и помешать отчитке просто из вредности характера.

Услышав имя Снежаниной бабки, я встрепенулся: уж не та ли это Клавдия Матвеевна, с которой я столкнулся в магазине? Но мама ее не видела. Михал Семеныч вывел их с Алиной через заднюю калитку, и дальше они шли к Ульяне Ильиничне обходной дорогой, буквально огородами, чтобы ни в коем случае не встретиться с бабкой, приехавшей на помощь Снежане.

Зато они наткнулись на деревенского юродивого, который напугал маму своим неожиданным появлением. Вырос как из-под земли, уставился на них и давай зевать.

— Пасть, как у бегемота! — Мама поежилась. — Думала, сейчас укусит. И на Алину пялится, пялится. Я ему говорю: «Иди, иди, и мы своей дорогой». Алину закрываю собой на всякий случай. А этот как заорет: «Шел, нашел, потерял!» И опять зевает. Бешеный. Но хоть не бросился на нас.

Я не стал рассказывать про Леньку. Наверное, он не на Алину пялился, а на Палашку. Странно, что та промолчала. Может, наконец обессилела?

Наша знатка так рано Алину не ждала, но и не удивилась. Сказала: «Видала, видала. Клавдюха-то у забора стояла, грозила. А мне ровно все. Я никому вреда не желаю. Да и после нее подмела уж, идите без страха!»

Мама обратила внимание на одну деталь, но не сразу, а только при разговоре со мной. Ни Лида Пална, ни Михал Семеныч, ни Ульяна Ильинична ничего про Клавдюху при Алине не говорили. То есть разговаривали непосредственно с мамой, а когда рядом оказывалась Алина, каким-то образом переводили тему. Ну не странно ли?

— Знаешь, Егор, и ты тоже помалкивай при сестре про эту их прабабку. Хорошо?

Эх, мама, да я здесь с Алиной практически и не разговариваю… Все время Палашка вылезает…

После всех сегодняшних событий я был уверен, что на этот раз Снежана обойдется без своих ночных шуточек. Тем более после появления прабабки девчонка как мышь сидела в своей комнате и к нам не выходила. Я подумал, что ей, как и Алине, требуется тишина и полная изоляция.

Днем я еще раз специально обошел веранду снаружи. Никаких веток, никакого логичного объяснения стукам и не нашлось. Так я и не понял, как Снежана исхитряется добираться до окна. Может, на табуретку встает, а фигура — это просто тряпка на швабре, поэтому и лица не разглядеть. Нет его, вот и все.

Вообще зачем ей это надо? Или, может, это Ленька?

Вот только ночью было все то же самое. Теперь она не только стучала, но и скреблась.

Я еще днем разработал тактику: делать вид, что сплю, и никак не реагировать. Но ночью все же не сдержался и решил наконец напоследок расставить все точки над «и». Надо же совесть иметь!

— Ты меня выбесила, поняла? — рявкнул я, отдергивая тюль.

Нет, это не тряпка на палке.

Белая фигура стучала кончиками пальцев, такое из швабры и простыни не соорудишь. На мой гневный вопль она приблизилась к стеклу, и я должен был, по идее, разглядеть ее лицо, но почему-то никак не мог.

— Открой, открой… Открой же… Открой, открой…

Жалобным таким шепотом. Жалобным, но почему- то напугавшим меня до ужаса. Может, потому что голос был какой-то металлический, бесполый. И точно не детский.

Я сполз вниз и нащупал свой налобный фонарь, на всякий случай лежащий рядом с подушкой.

Это не Снежана. Не слишком ли она высокая, даже с учетом табуретки? А лестницу она никак не дотащи

ла бы. Я видел, какая у хозяев есть, — по самую крышу и очень тяжелая.

Если это не Снежана, то кто?

— Открой…

Шепчет прямо в ухо. Как будто между нами нет никакого оконного стекла. И не каженник Ленька.