Кошачья голова - Татьяна Мастрюкова

— Тебе что, жалко?.. Открой…

Жалко ли мне? Себя жалко. Алину. Маму.

— Открой…

Мысленно досчитав до трех, я снова вскочил, очень быстро, не раздумывая, и тут же направил луч фонаря прямо в лицо белой фигуре. Как палкой ударил. Или световым мечом. Резкое лезвие света разрезало темноту, ярким пятном ударило в дальние деревья, пошарило по траве. Четко проступали, будто делая шаг вперед, то валяющиеся грабли, то скамейка, то смородиновый куст. Проступали сквозь того, кто стучался… сквозь то, что стучалось ко мне каждую ночь.

Вот фигура. Не Снежана. Она стучит. Но ее нет.

И когда до меня внезапно дошло, я срочно выключил фонарь. И понял, что стук и шепот прекратились. За окном веранды слышались обычные для деревенской ночи звуки: стрекот кузнечиков, шелест листвы под легким ветерком.

Кузнечики… Их же не было слышно, а теперь они есть. За окном веранды лежал утопающий в темноте участок.

Никого.

А был ли кто-то?

Проснулся я поздно и какой-то разбитый. Не помнил, как заснул.

В Никоноровке я постоянно ожидал, что буду мучиться бессонницей, а на самом деле совершенно незаметно для себя буквально вырубался, будто меня кто-то отключал.

Мама с Алиной уже ушли на отчитку, и я без аппетита позавтракал остывшей гречневой кашей с молоком и яичницей. Зато в каше были ягоды клубники с огорода. В доме было очень тихо. Снежана то ли сидела в своей комнате, то ли ушла куда-то со своей бабушкой Лидой. И хорошо, мне совершенно не хотелось с ней встречаться.

На участке что-то чинил Михал Семеныч. Увидев меня, он без эмоций кивнул и сказал, что мой приятель для меня раков принес. Ну как принес: молча повесил на забор сетку с раками и ушел.

И чего мне теперь с ними делать? Они еще шевелились в сетке, пахли тиной. Беспомощно щелкали клешнями. В воде-то будь здоров куски отрывают… Сколько времени они без воды могут прожить? Неужели это вчерашние или Федихин съездил за теми, что остались в сетке в реке?

Я раков не пробовал никогда, и, если честно, после всех этих местных шуточек (или не шуточек) что-то и не хотелось.

— Может, Лида Пална приготовит?

Михал Семеныч аж руками замахал:

— Не-не-не, даже не суйся к ней с этим.

Все понятно.

Дед крякнул и посоветовал ровным тоном:

— И сеструхе своей не предлагай. Нельзя ей.

Еще более понятно. Я помялся.

— Знаете, я на самом деле верю в этого ичетика.

Михал Семеныч заинтересованно посмотрел на меня.

Стараясь не особо вдаваться с детали, я рассказал про ночную фигуру. Не уточнил только, что я на Снежану думал. Дед не засмеялся, даже как-то сразу помрачнел. Потер переносицу.

— Добралась-таки до тебя…

Все-таки Снежана. Не успел я успокоиться, как Михал Семеныч продолжил:

— Ходит она к нам, вот прямо на веранду, стучит, просится. Белая баба. В дом-то зайти не может, там у нас щучья голова за матицу запихана.

Ах, вот оно что! Это щучья голова, оберег. А я-то думал, что за странное украшение.

— А вот на веранду, вишь, суется. Тебя Лида предупреждала?

Я подумал и кивнул. Действительно ведь предупреждала, говорила никому не открывать.

— Вот ведь напасть. Это на бабушку Ульяну наведено. чтобы к ней люди не ходили. Нам-то что, нам не мешает. А вот гостям… Откроешь если, впустишь, то все. Уводит, и не отыскать. Как и не было человека, и костей не найдешь. Она ведь, баба эта, не ко всякому лезет. Либо смерть по пятам ходит за человеком, либо несчастье какое. Она не всегда приходит, выбирает потому как. Тебя выбрала. Да к тебе, парень, и Ленька благоволит. Вон что он разорался-то тогда, а я сразу и не дотумкал. А это он на тебя… Ты же все через себя пропустил, бесовщину-то сеструхину. Она тебя, поди, следующим выбрала. Чуешь ты их, и они тебя чуют. Ичетик вон… Понятно, что ты байки про нечистую любишь слушать…

— Да не люблю я вовсе! Это Федихин меня просил.

Дедок насторожился:

— Чего это он?

— Ему для кафедры, для института, сказал. Вот меня попросил собирать здесь за него истории, чтобы не было предвзятости. Ну он же этнограф. Учится.

— Кто? Федихин-то Сергей? Да какой он граф! — Дедок даже за бока схватился, так расхохотался.

Первый раз я услышал, как зовут студента. А Михал Семеныч между тем сквозь смех объяснил:

— Тоже напридумывал. «Предвзятость». Враль еще тот! Ходили у нас в прошлом году девочки, хорошие девочки, умненькие, старательные такие. Студентки. Вот они-то как раз и собирали все у нас такое, народное. Даже Ульяна Ильинична им что-то рассказывала. С блокнотом все ходили, рисунок на обложке еще такой смешной: длинношеяя овца, знаешь?

Знаю-знаю, это лама. Видел у студента. Хочется верить, что он нарочно купил такой же, как у настоящих фольклористок, чтобы ему больше доверяли. А что все запоминает — наверняка тоже врал. И не студент он, может, никакой, этот Сергей Федихин. Странно вообще, что я даже мысленно всячески избегал называть его по имени, будто отстранялся, дистанцировался.

А вдруг это блокнот тех девушек, настоящих студенток?.. Все, не буду думать об этом. Это уже не мои проблемы.

— Старательные, вежливые, — продолжил дед и зачем-то прибавил: — Надеюсь, девочки те до дому благополучно добрались… Мы-то их больше не видали. Да-а, все их привечали. Вишь, а этот позавидовал, балбес, приспичило знатким стать. К нашей Клавдии Матвеевне даже совался. Родня наша с Лидой. Но к ней не больно-то сунешься. Она и нас сторониться начала, когда мы бабушке помогать стали. Но нам-то что. Мы Снежану бережем, а она нашу девочку очень привечает. Вон вчера приехала, выправляла руку. И откуда прознала только! А этот Федихин Сергей, тоже мне, колдун недоделанный. Выдумал, как слова получить да чертей самому не забрать. Знамо дело, знаткам-то бесы помогают.

— Всем? — поразился я. — Даже белым знаткам, хорошим?

Михал Семеныч неопределенно мотнул головой и не стал развивать эту тему, вернувшись к предыдущей:

— Ну, Федихин! И рыбку съесть, и ног не замочить, ишь ты! Не знаю, где уж он учится или что там, но обмишурил он тебя, парень, обмишурил. Держись от него подальше.

Мне стало очень противно. Хорошо хоть, отец не узнает. А я, дурак, поверил. Польстило мне, что взрослый внимание обратил. Права была Палашка…

Так, надо прекращать вообще вспоминать о ней и уж тем более соглашаться. Палашки не существует. Все. Баста. Есть только я, родители и Алина. Больше никого.