Кошачья голова - Татьяна Мастрюкова

Все это показалось мне несколько театральным, наигранным. А то она не догадывалась, так я и поверил.

— Ведь точно! Сани, сани-то у него летом! Так нам покойник с покойником-то и помог… Ну это потому что чужой, чужой покойник. Свои-то покойники как помогают: к себе забирают. Надо всегда говорить: «Сами не возвращайтесь и нам не помогайте!» Своих-то не проси помочь. И когда кому показываются, чего хотят? Подальше держаться надо… А то приходит, все его к людям тянет, в родные места. Мне одному невесело, говорит. Мертвяк-то. Нельзя открывать, нельзя…

Лида Пална задумалась о своем, неприятном, судя по выражению лица. Что-то мне расхотелось ее слушать. Я уже придумывал отмазку, чтобы уйти, как вдруг хозяйка встрепенулась:

— А с раками теми не знаю, что там. Увезли и увезли, мы не стали узнавать. Темное там дело, нехорошее. Если приходит, то ясно, что нечистик. А ты тоже, что ль, ее видел?

—

Что?

Вопрос застал меня врасплох. Я не собирался рассказывать, и вообще… Но Лида Пална снова спросила:

— Ты откуда о Нине узнал?

Может, я предыдущий вопрос не так расслышал.

— Пацаны наши сказали?

Я кивнул, испытывая облегчение.

— Ты-то непривычный, что в деревне нет ни у кого секретов. Все всё про всех знают. И про тебя, милок, тоже.

Теперь понятно, откуда Рябый узнал про барабульку. Может, мама попросила хозяев не говорить при Алине, а те передали кому-то еще, и все. Вся Никоноровка в курсе.

Тема с утопленницей Ниной была закрыта, не хотел я с Лидой Палной обсуждать, что видел. Она наверняка проболталась бы маме, раз в деревне так принято, без секретов. А мама — последний человек, с которым я делился бы всей этой чертовщиной. Ей и так всего хватает с головой. Но зато с Лидой Палной можно было поднять другую тему.

— А правда, что там у вас в реке каждый год по пять человек тонут?

— Тонут и тонут.

Это, конечно, присоединился Михал Семеныч. Отлично, спрошу у него. К тому же Лида Пална при появлении мужа поспешила уйти. Видимо, тоже не нравился ей наш разговор. Ну и хорошо. Дед точно с моей мамой не будет про меня болтать.

— У меня еще вопрос: что такое ичетик?

— А с чего это у тебя вдруг такой вопрос возник, парень?

Михал Семеныч сощурился, внимательно посмотрел на меня и, не успел я и слова сказать, хлопнул себя по коленке:

— Точно! Вы ж за раками ходили. Река у нас знаешь, как называется?

— Ичетинка. А-а-а, ичетик — это животное такое речное?

— Пф-ф, животное! Скажешь тоже. Ты его видел?

Я замялся:

— Ну не то чтобы… Скорее его труп, тушу. На нем действительно было очень много раков, но ребята не

стали ловить. Уехали сразу. Я не очень понял, как он выглядит. Руки как человеческие. Ужасный, если честно.

— Потому что это не животное и не труп, парень. И правильно вы уехали с реки. Вон Нина Терехина, судя по всему, не сообразила сбежать. Ичетик до неосторожных детей охоч, а она, вишь, пожадничала. Так бывает, если не побережешься.

— Так кто этот ичетик?

— Теперь уж и Нина может быть.

Что? Что?

Михал Семеныч достал из кармана горсть семечек и начал меланхолично закидывать их в рот, сплевывая в траву шелуху.

Тут же набежали толпой куры и принялись копошиться у наших ног, бестолково толкаясь и кудахтая.

— Нина, которая утонула? — уточнил я.

Кажется, меня нарочно дурят.

— Семок хочешь? — Дед из ладони сыпанул мне семечек. — Ты же видел его, так? Видел. Сначала с человеческими руками, так? Был бы посмелее, полез бы утопленника спасать. Задумался, глядь: какая-то дохлая туша, и раки прицепились. Был бы пожаднее, тоже поперся бы, только за раками. Вот и стал бы ичетиком. Утоплышем. Нечистиком. Злился бы, других топить начал, живых.

Ладно, логика в этом есть. Но я-то видел, как эта будто бы Нина ехала с нами из Никоноровки!

— То есть в деревне он появиться не может? Только у реки?

— Тут такое дело: ежели родные позвали, то и в деревне может быть. Только это так, образ, фикция. Все одно нечистый шалит. Не упустит случай заполучить еще одну душу. Особливо если ты не против. Вот и шастает тут у нас то одно, то другое… Понял?

Я не знал, что ответить. Я видел собственными глазами. Но не может же быть все настолько… Настолько реально! Не все же сразу!

— А Анцыбаловка что такое за место?

Михал Семеныч чуть семечком не подавился, закрутил головой:

— И про Анцыбаловкууже наплели. Ой, народ! Язык что помело.

— И все же?

— Ишь, все-то ему знать нужно. Вот, считай, Никоноровка чистенькая была, пока сюда из Анцыбаловки народ не попер. Сбегали те, кто потрусливее. Которые не по правилам жили, а потом решили, что в другом месте им больше повезет. А кто с собой беду везет, тому нигде не повезет. Слыхал поговорку? Там место такое, знаешь, гиблое. Всегда было, испокон веков. Жить можно, отчего ж не жить. Земля-то хорошая сама по себе, плодородная, зелень, то, се. Умные-то избегали, а непутевые, кому есть от чего бежать, рискнули. Вот построили Анцыбаловку. Везде же человек живет: хоть на Крайнем Севере, хоть в Африке в пустыне. Только там природа, а тут эта… нечистая сила. Вишь, не она пришла, а к ней пришли. Разбурамошили там чего-то, как дверь открыли запертую. Она и поперла наружу. Для нечисти-то человеческая душа — самое лакомство.

Я невольно вздрогнул от холодка, пробежавшего по спине.

Совершенно не хотелось признавать, что нашей семьи коснулась нечистая сила. Да и бред! Какая еще нечисть в двадцать первом веке?!

И вот мы, такие прогрессивные, такие современные, такие несуеверные, сидим здесь в деревне, чтобы избавить Алину от икотки…

— Ну вот, деваться было некуда. Как-то скумекали, что можно договориться. Вот, откупился кем-то одним — всю деревню спас. Что значит одна душа по сравнению со всей общиной? Вроде как жертва благое дело совершает, спасает семью. Нехорошие там люди жили, негодные. И своих не щадили, лишь бы по легкому пути пойти. Правила соблюдай, и вроде ничего не происходит, и жалеть не о чем. Не о ком… Были и те, кто, как до их близких дело доходило, сразу соображали, что к чему. Своих-то жалко, поди. Но кто из Анцыбаловки сбегает, тот как слизень — тянет за собой след. А по нему, как по проторенной дорожке, и анцыбаловская дрянь расползается. Вот так вот у нас кругом нечисти полно. Понял? — Михал Семеныч ухмыльнулся: — Понял, да не поверил, так? Мол, втираешь, старый. Ая и не прошу верить. Не верь. Ведь про вашу девушку тоже никто не верил, а? Эх, парень. Правильно делаешь: никому не верь.

Подмигнул мне и сплюнул шелуху.

Я грыз семечки и чувствовал себя тупым. Прямо как эти куры, с одинаковой жадностью клюющие то семечки, то несъедобную щепку. Точнее, каким-то оглушенным.