Ангелы и Демоны - Дэн Браун

Создавалось впечатление, что в их бездонной глубине горитогонь какого-то таинственного знания. Однако, приблизившись к камерарию,Лэнгдон увидел в его глазах и безмерную усталость. Видимо, за последниепятнадцать дней душе этого человека пришлось страдать больше, чем за всюпредшествующую жизнь.

— Меня зовут Карло Вентреска, — сказал он напрекрасном английском языке. — Я — камерарий покойного папы.

Камерарий говорил негромко и без всякого пафоса, а в егопроизношении лишь с большим трудом можно было уловить легкий итальянскийакцент.

— Виттория Ветра, — сказала девушка, протянуларуку и добавила: — Благодарим вас за то, что согласились нас принять.

Оливетти недовольно скривился, видя, как камерарий пожимаетруку девице в шортах.

— А это — Роберт Лэнгдон. Он преподает историю религиив Гарвардском университете.

— Padre, — сказал Лэнгдон, пытаясь придатьблагозвучие своему итальянскому языку, а затем, низко склонив голову, протянулруку.

— Нет, нет! — рассмеялся камерарий, предлагаяамериканцу выпрямиться. — Пребывание в кабинете Святого отца меня святымне делает. Я простой священник, оказывавший, в случае необходимости, посильнуюпомощь покойному папе.

Лэнгдон выпрямился.

— Прошу вас, садитесь, — сказал камерарий и сампридвинул три стула к своему столу.

Лэнгдон и Виттория сели, Оливетти остался стоять.

Камерарий занял свое место за столом и, скрестив руки нагруди, вопросительно взглянул на визитеров.

— Синьор, — сказал Оливетти, — это я виноватв том, что женщина явилась к вам в подобном наряде…

— Ее одежда меня нисколько не беспокоит, — ответилкамерарий устало. — Меня тревожит то, что за полчаса до того, как я долженоткрыть конклав, мне звонит дежурный телефонист и сообщает, что в вашемкабинете находится женщина, желающая предупредить меня о серьезной угрозе.Служба безопасности не удосужилась мне ничего сообщить, и это действительноменя обеспокоило.

Оливетти вытянулся по стойке «смирно», как солдат наповерке.

Камерарий всем своим видом оказывал на Лэнгдона какое-тогипнотическое воздействие. Этот человек, видимо, обладал незаурядной харизмойи, несмотря на молодость и очевидную усталость, излучал властность.

— Синьор, — сказал Оливетти извиняющимся и в то жевремя непреклонным тоном, — вам не следует тратить свое время на проблемыбезопасности, на вас и без того возложена огромная ответственность.

— Мне прекрасно известно о моей ответственности, и мнеизвестно также, что в качестве direttore intermediario я отвечаю забезопасность и благополучие всех участников конклава. Итак, что же происходит?

— Я держу ситуацию под контролем.

— Видимо, это не совсем так.

— Взгляните, отче, вот на это, — сказал Лэнгдон,достал из кармана помятый факс и вручил листок камерарию.

Коммандер Оливетти предпринял очередную попытку взять дело всвои руки.

— Отче, — сказал он, сделав шаг вперед, —прошу вас, не утруждайте себя мыслями о…

Камерарий, не обращая никакого внимания на Оливетти, взялфакс. Бросив взгляд на тело убитого Леонардо Ветра, он судорожно вздохнул испросил:

— Что это?

— Это — мой отец, — ответила дрожащим голосомВиттория. — Он был священником и в то же время ученым. Его убили прошлойночью.

На лице камерария появилось выражение неподдельного участия,и он мягко произнес:

— Бедное дитя. Примите мои соболезнования. —Священник осенил себя крестом, с отвращением взглянул на листок и спросил: —Кто мог… и откуда этот ожог на его… — Он умолк, внимательно вглядываясь визображение.

— Там выжжено слово «Иллюминати», и вам оно, безсомнения, знакомо, — сказал Лэнгдон.

— Я слышал это слово, — с каким-то страннымвыражением на лице ответил камерарий. — Но…

— Иллюминаты убили Леонардо Ветра, чтобы похититьновый…

— Синьор, — вмешался Оливетти, — но это жеполный абсурд. О каком сообществе «Иллюминати» может идти речь?! Братство давнопрекратило свое существование, и мы сейчас имеем дело с какой-то весьма сложнойфальсификацией.

На камерария слова коммандера, видимо, произвеливпечатление. Он надолго задумался, а потом взглянул на Лэнгдона так, что у тогоневольно захватило дух.

— Мистер Лэнгдон, — наконец сказалсвященнослужитель, — всю свою жизнь я провел в лоне католической церкви ихорошо знаком как с легендой об иллюминатах, так и с мифами о… клеймении.Однако должен вас предупредить, что я принадлежу современности. У христианствадостаточно подлинных недругов, и мы не можем тратить силы на борьбу свосставшими из небытия призраками.

— Символ абсолютно аутентичен! — ответил Лэнгдон,как ему самому показалось, чересчур вызывающе. Он протянул руку и, взяв укамерария факс, развернул его на сто восемьдесят градусов.

Заметив необычайную симметрию, священник замолчал.

— Самые современные компьютеры оказались неспособнымисоздать столь симметричную амбиграмму этого слова, — продолжил Лэнгдон.

Камерарий сложил руки на груди и долго хранил молчание.

— Братство «Иллюминати» мертво, — наконец произнесон. — И это — исторический факт.

— Еще вчера я мог бы полностью с вами согласиться, —сказал Лэнгдон.

— Вчера?

— Да. До того как произошел целый ряд необычныхсобытий. Я считаю, что организация снова вынырнула на поверхность, чтобыисполнить древнее обязательство.

— Боюсь, что мои познания в истории успели несколькозаржаветь, — произнес камерарий. — О каком обязательстве идет речь?

Лэнгдон сделал глубокий вздох и выпалил:

— Уничтожить Ватикан!

— Уничтожить Ватикан? — переспросил камерарийтаким тоном, из которого следовало, что он не столько напуган, сколькосмущен. — Но это же невозможно.

— Боюсь, что у нас для вас есть и другие скверныеновости, — сказала Виттория.

— Это действительно так? — спросил камерарий,поворачиваясь к Оливетти.