Кто, если не я? - Катажина Колчевська

– Естественно в такой ситуации. А что случилось с той маленькой девочкой? – спросила она, а я покрепче прижала к себе Гав-гава.

– До последнего времени я о ней заботилась, – ответила я тихо.

– И как долго?

– Почти девять месяцев, – прохрипела я. Что-то сдавило мне горло, но то был не страх.

– Это очень долго, – заметила доктор Бжозовска. – Вижу, разговор об этой девочке разволновал вас, пани Анна.

Волнение! Так вот что сдавило мне горло! В глазах запекло, и по щекам потекли слезы.

– Была и нет ее. Как призрак! – Я закашлялась. Глотала слезы, пытаясь подавить рыдания.

– Не сдерживайтесь, пани Анна. Вам надо поплакать.

Я проплакала два дня.

Через пару дней оказалось, что оснований дольше держать меня в больнице нет. По старой памяти мне выделили «скорую», которая отвезла меня домой. Я вошла в ворота и пошагала ко входу.

Открыла дверь и переступила порог пустого дома. Он показался мне еще более мрачным, чем обычно. Я ходила по комнатам, везде искала Олины следы. Перевернутая кружка-непроливайка, брошенный карандаш, грязные костюмчики в корзине со стиркой.

В ванной я наткнулась на разбитое зеркало. Смела остатки стекла, а потом аккуратно пропылесосила ванную и прихожую. Поймала себя на мысли: «Чтобы Оля не поранилась». Я так устала. Еды в доме не было. То, что оставалось в холодильнике, уже давно испортилось. Я начала копаться в шкафах и обнаружила пару Олиных баночек с каким-то протертым питанием. Съела их ложкой, не разогревая, и повалилась на кровать. Как только голова коснулась подушки, я почувствовала сладкий запах маленького ребенка. Откинула Олино одеяльце и нашла ее пижамку. Прижала ее к себе и так уснула.

На следующий день я поехала в город, чтобы встретиться с доктором Бжозовской. Она сказала, что в течение недели я должна посещать ее каждый день. Потом мне нужно было купить продукты и лекарства. И в магазине, и в аптеке меня спросили, где же та чудесная малышка, которая раньше со мной приходила. Я уходила от ответов и бежала от тех людей так быстро, как только могла, – не хотела говорить на эту тему. Хорошо, что на улице похолодало. Я надвинула шапку на глаза, надела перчатки, чтобы никто не заметил жуткие шрамы.

Вернулась домой я уже к вечеру. Приготовила ужин на скорую руку, а потом еще еду на несколько дней вперед. Помидорный суп и тефтельки с кашей. Оля их так любила. Как-то странно и неловко было готовить для себя одной, может быть, поэтому я все время думала о малышке. Так прошел первый день моей новой жизни.

На следующее утро я опять поехала к доктору Бжозовской, потом зашла в травматологию – Янек хотел осмотреть мои раны. Довольный результатами, он пригласил меня в субботу на чай.

На обратном пути я прошла мимо дверей в педиатрию. Иоанна ко мне так и не зашла, когда я лежала в больнице, и из-за этого мне было не по себе. Я немного постояла в нерешительности, но потом все же зашла в отделение. Коридор был пуст. Постучала в дверь ее кабинета, но он был закрыт, и никто не ответил. В глубине коридора я услышала чьи-то голоса и направилась туда. Там находилась дежурка медсестер. Когда подошла поближе, то смогла расслышать отдельные слова. Незамеченная, я остановилась у открытых дверей и невольно прижалась к стене, когда услышала, о чем они говорят.

– …вроде она лежала в луже крови, вдрызг пьяная, – произнес хрипловатый женский голос. – Надо же так опуститься! А ведь была таким хорошим врачом!

– Я разговаривала с Баськой из гинекологии, – послышался другой голос, более высокий. – Она рассказала, что Слабковска и раньше пила. В последние годы, когда тут работала, даже перед операциями прикладывалась.

– Иногда стоит пропустить рюмочку, чтобы руки меньше тряслись, – прохрипел первый голос.

– Иногда они так и делают. Когда нужно оперировать кого-то из семьи, обязательно выпьют.

– Я слышала, у нее кто-то умер во время операции. Она с тем заведующим из хирургии оперировала… как там его…

– Турлевский, – пропищал второй.

– Да, Турлевский. Наверное, что-то пошло не так, потому что потом прокурор тут рыскал, но, говорят, дело замяли, – закончил хриплый голос.

– Они всегда так, напортачат, а потом отмазываются, – опять пропищал тоненький.

– А чего они вместе оперировали?

– Не знаю, может, там что-то серьезное было. Ходили слухи, что они были любовниками. Я слышала, вроде они кого-то из семьи Слабковской оперировали. Точно не помню, я тогда еще не здесь работала, а в поликлинике.

– Вроде они ее мать оперировали. Говорят, она до того совсем здоровая была.

Судя по голосам, в дежурке находилось три женщины. У меня не было сил слушать дальше. Уже собралась уходить, но тут одна из медсестер чуть не сбила меня с ног, выскакивая в коридор.

– Вот зараза! Про капельницу забыла… О, пани доктор Слабковска!.. – воскликнула она с таким видом, словно увидела привидение. Я узнала этот хрипловатый голос.

– А заведующая есть? – спросила я.

– Нет… она в отпуске… Но… есть доктор Красульский, если вам что-то надо, – ответила она растерянно.

– Нет, спасибо.

Я повернулась и сбежала из отделения. Хорошо, что Иоанны не было. Я бы не знала, что ей сказать.

Домой я вернулась вся на нервах. Хорошо, что пани Рената мне «кое-что» дала для таких случаев, если опять выпить захочется. Я приняла двойную дозу и буквально свалилась с ног. Проснулась в три часа ночи, совершенно сбитая с толку. Не могла ни есть, ни думать, за что в душе благодарила своего психиатра.

Но утром уже чувствовала себя вполне нормально. Даже смогла поехать на сеанс психотерапии.

– Пани Анна, в вашей жизни было столько призраков. Муж, Оля…. – начала доктор Бжозовска.

– Ромек, – продолжила я, погруженная в свои мысли. В голове все время крутился подслушанный в педиатрии разговор.

– А кто такой Ромек?

– Наш брат. Он умер, когда ему было семь лет, – объяснила я и замолчала. Давно я уже о нем не вспоминала.

– Как это случилось? – спросила моя дотошная психотерапевт.

– Вы из наших мест?

– Нет, из Торуня, – ответила она. – Но вернемся к вашему брату.

– Типичная смерть деревенского ребенка. Рука попала в косилку, отрезало два пальца. Пока доехали до больницы, он истек кровью. Отец загнал коней почти до смерти. Я из бедной семьи. Случилось это в конце пятидесятых или начале шестидесятых, ни машин, ни телефонов в селе не было. Один из коней пал на обратном пути.

Пани Рената немного помолчала.

– Но ведь ребенок был уже большой, и не умер бы просто так от потери крови, если рану перевязали.