Кто, если не я? - Катажина Колчевська

– Обо мне?

– Да! Все время «Де тетя?», «Де тетя?» и больше ничего не говорит. Будто пластинку заело. Наверное, скучает о тебе.

Я положила трубку и, ошеломленная, уселась на тумбочку. Две ночи после этого разговора я не спала.

– Игорь, бери ноги в руки, садись в автобус и дуй сюда.

– О, привет, тетя. Ты чего? – ответил заспанный голос в трубке. Я прямо представила себе, как он, лохматый и сонный, стоит у кровати и чешет яйца.

– Бери ноги в руки и дуй сюда! Отвезешь меня в Варшаву. Я еду за Олей, но сама машину вести не могу.

– За Олей? Как за Олей?

– Да, за Олей. Заберу ее к себе.

– Но почему я должен… – спросил он растерянно.

– Потому что я сейчас пью много лекарств и не спала две ночи. Собирайся. Если успеешь на автобус в десять тридцать, то здесь будешь около трех. Я собираю вещи и подожду тебя на остановке. Поедем в Варшаву. Вечером будем у твоих родителей.

– Супер, тетя! Вот мама с папой обрадуются! – Игорь пришел в восторг, когда наконец понял, что я хочу сделать.

Автобус из Варшавы приехал немного раньше, но я уже сидела в своем «ниссане» и терпеливо ждала.

– Привет, тетя! – радостно завопил Игорь, выглядывая из «Икаруса».

Когда автобус остановился, он подбежал ко мне и полез обниматься. Я машинально отступила на пару шагов и вытянула вперед руку, согнув ее в локте так, чтобы он не смог ко мне подойти.

– Ого, – отреагировал он, заметив шрам у меня на лбу.

– Ну что? Поехали? Садись! – Я кивнула на водительское место. – Я не смогу так далеко сама ехать.

– Знаешь, тетя, а машина у тебя классная! – сказал он, устраиваясь на водительском месте и поправляя сиденье и зеркало.

– Ей уже столько лет. Может, когда-нибудь себе такую купишь, только новую.

– Я бы у тебя и эту купил.

– Ну, если она мне будет не нужна, я охотно продам.

Наконец он поудобнее устроил тщедушную задницу на водительском сиденье, завел машину, улыбнулся мне, как ребенок, довольный новой игрушкой, и мы поехали.

По дороге Игорь пытался завести со мной разговор. Вот только меня не интересовали его молодая жизнь, его приятели и учеба, его девушки и то, как он проводит каникулы. Я не хотела говорить о политике, ценах на бензин или о погоде. Наконец, он просто оставил меня в покое. Молча вел машину, а я смотрела на дорогу. Мимо проплывали городки, села и пустые перепаханные поля, похожие на куски грязного полотна. Проплывали леса в остатках осеннего убранства. Кое-где еще блестело золото и мелькали оттенки бронзы, но золотая осень умирала на наших глазах, уступая место бурой и ветреной. Понемногу начало темнеть и цвета тускнели, становясь более мрачными. Я с грустью смотрела на то, как менялся пейзаж. Природа умирала.

К моему удивлению, Игорь вел машину уверенно, не превышая скорость и не выпендриваясь, как подросток, которому родители дали покататься.

– Хорошо водишь, сопляк. Отец часто порулить дает?

– Тетя, – ответил он вопросом на вопрос, – а почему вы меня не любите? Что я вам сделал?

Он спросил об этом так спокойно, будто хотел узнать, что я ела на завтрак. Совсем без эмоций. Меня это задело. Я долго сидела и думала, что бы ему ответить. После такого вопроса я уже не могла относиться к нему, как к прыщавому малолетке.

– Завидую.

– Завидуете? – недоверчиво повторил он.

– Завидую, что тебе чуть больше двадцати и тебя ждет прекрасная жизнь, если ты не потратишь ее впустую.

Какое-то время мы молчали.

– Ты тоже прожила хорошую жизнь.

– На моих похоронах так скажешь, – ответила я с горькой улыбкой.

– Я не хотел…

– Я знаю, – перебила его. – Знаю, что не хотел.

И снова замолчала. В голове вертелось слишком много мыслей. Слова Игоря меня растревожили или, может, эта осень. А может, я просто знала, зачем еду, и понимала, что ждет меня впереди.

– Может, и хорошую. Если судить по количеству любовников, алкоголя, наркоты и развлечений, то хорошую.

Игорь посмотрел на меня с иронией своими карими, коровьими глазами, а потом широко улыбнулся.

– Я слышал кое-что.

– Всему свое время, Игорь, – не сразу ответила я. – Двадцать – это как раз тот возраст, когда алкоголь, вечеринки, разнузданный секс, даже немного дури – вещи вполне нормальные. А если ты мужик, то даже желательные.

– Почему мне мама такого не говорила? – театрально вздохнул Игорь.

– Потому что она этот возраст прозевала, а я из него так и не выросла. Не знаю, что хуже. В сорок дурь и алкоголь уже не в радость, и компанию для вечеринок найти трудно. А в пятьдесят вообще себя дурой чувствуешь, поэтому занимаешься этим в одиночку, чтобы никто не знал.

– Вечеринками и сексом? – Он ухмыльнулся, и я улыбнулась ему в ответ.

– К сожалению, вечеринки и секс в одиночку не получаются. А я в пятьдесят уже перестала нуждаться в других людях.

– Ну, а твоя работа как? Быть врачом, наверное, круто.

– А ты что изучаешь?

Я помнила, что за последние пару лет он мне не раз отвечал на этот вопрос. Он тоже помнил, потому осторожно пробормотал:

– Мехатронику в политехническом.

– Ага! – я задумалась. Понятия не имела, что это такое. – Знаешь, быть врачом тоже не сахар, – сказала я ему и опять замолчала.

Гинекологом я стала неожиданно. А в медицину так вообще попала случайно. Но, как ни странно, оказалась неплохим врачом. Хорошим ремесленником.

– Знаешь, как это случилось? Моя учеба должна была стать пропуском к лучшему будущему в лучшем месте. Еще в школе я решила во что бы то ни стало сбежать из нашего села. Стискивала зубы и зубрила, зубрила. Сидела за учебниками с утра до ночи, сначала в школе, потом в университете, а позже в интернатуре. Несколько лет подряд. Как закончила учебу – вернулась домой. Думала, что ненадолго, а осталась навсегда. Сначала ездила то в Быдгощ, то в Торунь, искала работу. Но если находились вакансии, то не могла найти жилье. Родители не могли меня содержать в большом городе. После каникул я пошла в нашу местную больницу узнать, можно ли к ним устроиться. Было место в гинекологии, и меня взяли. Там я и осталась. Потихоньку продвигалась по карьерной лестнице, сдавала экзамены на специализацию, получала посты и звания.

– Знаешь, врачами все восхищаются. Они лечат, жизни спасают, роды принимают.

– Ага… Вот только все это до задницы, – сказала я и замолчала, глядя в окно. Через минуту продолжила: – Я тоже долго думала, что врач это такая уважаемая профессия, прямо призвание! Жизненная миссия и все такое. Бред это все. Я верила в этот бред, долго верила. Думала, что ничего важнее в жизни нет. Спасала и лечила. Вырывала человеческие жизни из лап смерти, да еще и детей помогала в этот мир приводить. Считала себя доктором Юдымом[9] в нашей глуши, – добавила я и снова замолчала.