Гунны – страх и ужас всей Вселенной - Вольфганг Акунов

Как бы то ни было, Ван Цян, можно сказать, повезло. Ее имя, вошедшее в хроники, сохранилось в истории, в то время как имена большинства юных китайских дам, обреченных провести свою жизнь в прибайкальских степях, до нас не дошли. Их нежные тела навеки упокоились в земле сегодняшнего Казахстана или Узбекистана.

В связи с историей Ван Цян мы узнаем и кое-что об отношениях внутри гарема гуннского шаньюя (отличавшегося, разумеется, гораздо менее сложной иерархией, чем гаремы китайских императоров и принцев крови императорской). Там имелась супруга «хуань-хоу» (так ее называли китайцы) – любимая жена, фаворитка владыки. Но она не была «великой супругой», т. е. главной, или старшей, женой. Кстати говоря, «старшая жена» могла быть и моложе фаворитки. Мало того! В одном случае она была даже ее младшей сестрой. Очевидно, гаремная иерархия во многом определялась шаньюем по его собственному произволу. Аналогичным образом обстояло дело и с положением сыновей гуннского владыки. Старший сын не обязательно был и любимым сыном. И, соответственно, не всегда считался наследником шаньюя. Хотя на практике нередко становился им. К тому же воля гуннского шаньюя часто нарушалась сразу же после его смерти:

«Супруга «хуань хоу» была его (шаньюя Хуханье – В.А.) любимой супругой, а ее сын Цю Бок Хоу – его любимым сыном, и потому Хуханье, заболев и лежа на смертном одре, потребовал, чтобы после него правил Цю Бок Хоу. Но его мать, супруга «хуань хоу», сказала: больше 10 лет держава хунну была охвачена распрями, постоянно растущими, как растут волосы на голове. И теперь народ, не успев насладиться продолжительным миром, опять будет ввергнут в распри и войны, если им станут править князья. Ибо Цю Бок Хоу слишком юн для того, чтобы снискать привязанность народа, и из этого проистечет новая опасность для государства. Но ведь мы с великой супругой принадлежим к одной семье, значит, ее сыновья – также и мои. Следовательно, будет лучше, если на престол взойдет (уже взрослый – В.А.) Фучжулэй жоти» (Данилко).

После долгих препирательств между сестрами – великой супругой и фавориткой – было, наконец, вынесено поистине соломоново решение. Первым преемником Хуханье стал Фучжулэй жоти, обязавшийся впоследствии, по достижению его (единокровным) братом династического совершеннолетия, передать ему престол. Это был странный «фратриархат», совместное правление двух братьев (как впоследствии – Аттилы с Бледой). Его условия были, однако же, заранее определены женщинами, матерями правителей, вдовами их умершего отца. В эти обычаи раннего периода истории гуннов, неизменно кочевавших между привычными пастбищами, завоевательные походы внесли лишь внешние изменения. Традиционные сезонные переезды с мест летних пастбищ на места зимовок сменились Великим переселением только в одном, западном, направлении. Теперь гунны сами познакомились с Передней Азией, откуда уже давно проникали в Великую степь культурные и художественные влияния, измерив ее в ходе кровавых военных походов. Одна ветвь гуннов, покорив часть одного из главных очагов культуры Древнего Востока – Персии – осела там под именем эфталитов (или «белых гуннов»), оставаясь у власти еще много веков после Аттилы.

Другая же ветвь гуннов, продолжая свой путь сквозь степные пространства, добралась, наконец, до маленького, тесного клочка земли под названием «Европа». До той страны чудес, где от вражеских послов пахло лучше, чем от жен собственных владык, и где люди обитали в столь больших жилищах, что для их уборки требовалось покупать слуг и служанок.

«Богатство пробуждает страсти». Это, разумеется, не гуннская народная пословица. Но в ее правоте кочевые народы, несомненно, не раз убеждались на собственном опыте. Особенно в ходе своих завоевательных походов на народы, чье благосостояние превосходило их собственное. Оказываемый гуннам отпор ограничивался отдельными стычками, двумя-тремя крупными битвами. Оказывать гуннам постоянное сдерживающее сопротивление, вести с ними, выражаясь современным языком, малую или партизанскую войну не осмелился ни один из побежденных ими народов. Поэтому гуннские воины передвигались по римским владениям, с точки зрения гендерных отношений, как по гигантскому гарему, в котором могли брать себе любую женщину, какую только пожелают. Сопротивление «избранницы» насилию лишь добавляло остроты ощущений.

Эти привычки, выработавшиеся у гуннов и других кочевников в ходе завоевательных походов, естественно, разжигали их сексуальные аппетиты. И потому они, даже в период перемирий, осев на новых, покоренных ими землях, вожделели по-прежнему, требуя привычной порции женской плоти. До нас дошли лишь редкие и случайные сведения о том, как поступали правящие государи, чтобы удовлетворить соответствующие потребности своих гуннских воинов или союзников из числа других кочевых племен. Так, персидский царь царей Хосров I Cасанид по прозвищу Анушир(а)ван («Обладающий Бессмертной Душой»), как сообщают летописцы, счел необходимым «после своей победы над эфталитами послать оставшимся в Хорасане аварам (в союзе с которыми Хосров разбил «белых гуннов» – В.А.), в счет причитающейся им части добычи, две тысячи христианских девственниц, для поддержания хорошего настроения своих союзников» (Альтгейм).

Мы не знаем, использовались ли в этих целях всегда только девственницы, и имели ли христианки особую ценность в глазах гуннов. В любом случае, было найдено разумное применение части военной добычи – людей, захваченных в плен. Пленных мужского пола можно было вернуть восточным и западным римлянам за выкуп, т. е. за полновесное золото. Держать у себя захваченных на войне мужчин в качестве пленников было слишком опасно. Учитывая их невиданно огромное количество, не всем нашлась бы работа в условиях кочевой жизни. При желании они могли без особого труда бежать из плена. Ведь у гуннов не было рабских тюрем-эргастулов, как у «цивилизованных» римлян. Гуннам казалось более выгодным делом как можно скорее освободить пленников за соответствующий выкуп. А вот угнанных в полон женщин и девушек можно было использовать в самых разных областях и целях. Об этом сообщали Отцы Церкви, да и восточно-римские послы, вне всякого сомнения, неоднократно в этом убеждались.

Одним из этих послов был уже упоминавшийся выше ритор Приск Панийский, наш основной источник сведений об Аттиле и его дворе, автор самого увлекательного, надежного и достоверного, основанного на личных впечатлениях, сообщения о жизни гуннского царя в дни мира. Процитируем из его «Готской истории», написанной около 472 г., характерный эпизод, датируемый 448 г., когда Приск и другие дипломаты из Константинополя в свите Аттилы странствовали по его владениям, чтобы получить возможность время от времени вести с ним переговоры:

«Проехав некоторое пространство вместе с варваром, мы свернули на другую дорогу по приказанию наших проводников-скифов (гуннов – В.А.), объяснивших, что Аттила должен заехать в одну деревню, в которой он хотел жениться на дочери Эскама; хотя он уже имел множество жен, но хотел еще взять и эту по скифскому обычаю. Оттуда мы продолжали путь по ровной дороге, пролегавшей ло равнине, и встретили судоходные реки, из коих самыми большими после Истра были Дрекон, Тигас и Тифесac. Мы переправились через них на челноках-однодеревках, употребляемых прибрежными жителями, а остальные реки переплывали на плотах, которые варвары возят с собой на повозках для употребления в местах, покрытых разливами. В деревнях нам доставлялось продовольствие, притом вместо пшеницы просо, а вместо вина – так называемый по-туземному «мед» (употребленное Приском название напитка – германское или славянское); следовавшие за нами слуги также получали просо и напиток, добываемый из ячмени; варвары называют его «камос» (слово, подозрительно напоминающее «кумыс», хотя известный нам кумыс, в отличие от пива, делается не из ячменя, а из сброженного кобыльего молока – В.А.). Совершив длинный путь, мы под вечер расположились на ночлег у одного озера с годной для питья водой, которой пользовались жители близлежащей деревни. Вдруг поднялась буря с вихрем, громом, частыми молниями и сильным дождем; она не только опрокинула нашу палатку, но и покатила все наши пожитки в воду озера. Перепуганные разбушевавшейся стихией и всем случившимся, мы покинули это место и впотьмах, под дождем, потеряли друг друга, так как каждый обратился на ту дорогу, которую считал для себя легкой. Добравшись до хижин деревни, – ибо оказалось, что мы все двинулись разными путями по одному направлению, – мы собрались вместе и с криком стали разыскивать отставших. Выскочившие на шум скифы зажгли тростник, который они употребляют как горючий материал, осветили местность и спрашивали, из-за чего мы кричим. Когда бывшие с нами варвары ответили, что мы испугались бури, они позвали нас к себе, оказали гостеприимство и обогрели, зажигая множество тростника. Правившая в деревне женщина, оказавшаяся одной из жен Бледы, прислала нам съестных припасов и красивых женщин для компании (вариант: к нашему удовольствию – В.А.) согласно скифскому обычаю почета».