Обреченный царевич - Михаил Попов

– Как же вы определяете нужных?

– Достоинства женщины видны сразу. Ведь нам не надобны от них верность, что проверяется временем, или способности к наукам, что проверяются испытанием. Потребны стать, здоровье, то есть способность к деторождению, а они заметны сразу же, ошибок мало.

– Вас не заботит даже красота?

– Красота женщины – это смешная египетская выдумка, и вы сами не можете объяснить, что это такое. Теперь ты понял, каким образом мы и заполняем наш женский дом? Во всем мире об Аварисе идет смутная, неопределенная слава как о месте, где исчезают лучшие девы. Нет народа, который не слагал бы сказок о великом змее, живущем под водою или под землею и питающемся исключительно девушками. Мы не опровергаем эти удивительные и глупые россказни, ибо они нам на пользу. За ними, как за ширмою, скрывается подлинная сущность нашего царства. Пусть нас считают пожирателями юных красавиц, тем меньше опасности, что додумаются, чем на самом деле питается жизнь наша и наше могущество. В последние годы более всего собралось у нас женщин из стран северных, холодных. Ахияву и соседние племена поставляют нам лучших матерей. Знатные дома Элама и межречья измождены внутрисемейными браками. Забота о сохранении в одном семейном сосуде всей священной царской крови приводит к тому, что дети рождаются без пальцев на ногах или с поросячьими хвостами. Брать девочек из простых крестьянских домов нельзя, ибо они уже в двенадцать лет больны и кровохаркают от непосильного труда. Волей-неволей приходится обращаться к женщинам из домов с достатком. И выходит так, что здоровее всего женщины из страны Ахияву и с островов, ей подвластных. В этом дополнительная забота для хранителей женского дома, ибо, по нашим правилам, много дочерей одного племени не должны жить вместе. Есть опасность, что среди них заведется колдунья и возбудит волнение.

– Я не понял еще одно – ты сказал, что даже дочери иноземных царей не обладают своими мужьями. Значит, прочие тем более безмужни?

– Ты спрашиваешь, не становятся ли все жительницы нашего сада жрицами девственности? Наоборот! К ним входят мужчины. Обязательно по нескольку в день. Но только в те дни, когда они более всего склонны к зачатию, что определяют особые ученые люди. Это очень ответственная работа и покрытая покрывалом строгой тайны.

– Для чего она в этом деле?

– Устроено так для того, чтобы ни одна женщина не могла определить, от какого именно мужчины она зачала.

– Это-то зачем?

– Это-то и есть корень всего давнего гиксосского замысла. Мужчины – это всегда «дети» и «друзья» царя, – что входят к женщинам, выбираются по жребию или отслуживают городу наложенное наказание. Многие мелкие прегрешения караются чаще всего повинностью в «Доме женщин». Очень важно, что и мужчина никогда не может даже приблизительно знать, кто из родившихся на свет его ребенок. Этот закон один из главнейших. Нарушение его или попытка нарушения карается отсечением головы. Ведать свое потомство – значит – ядовитее всего замышлять против царства. Все – матери, все – отцы. Вот правило, что как фундамент поддерживает Аварис. Царь в этом отношении равен всем прочим. Дабы нам не угрожал ужас его отцовства, он вообще никогда не входит к женщинам.

– Но ведь родительская ласка самое драгоценное, что достается человеку, может, за всю его жизнь!

– Так принято думать, но так ли оно на самом деле? Взгляни непредвзято. Что ты рассмотришь внутри простой, крестьянской египетской семьи? Ребенок там род домашнего животного, и любой хозяин семейства ждет только срока, когда его можно будет заставить работать. Я бывал во множестве стран, в стане разных племен и видел, что ребенок – это предмет для продажи, если найдется покупатель. Хорошо, если для продажи, а не для съедения в дни голода, как у нищих горцев, что я наблюдал собственными глазами. Детей знатных домов повсюду, где я бывал, защищает не любовь, но гордыня родителей и страх загробного существования. Они хотят с помощью детей продолжить свое имя на этом свете и питаться сыновними подношениями на том. Разве не таковы представления египтян о смысле родства?

– Я не стану отвечать тому, кто не способен вместить ответ. Твои речи безумны, но продолжай их, ибо для этого ты здесь.

– Дети Авариса обласканы и защищены равно. Они получают поровну внимания и воспитания. И выше поднимаются те, кто того достоин. Возрастают те, кто впоследствии сможет принести больше пользы и славы царству. Что же мы видим в других местах? Умирающий правитель оставляет вместо себя не лучшего, не умнейшего, не сильнейшего, но того, кого велит ему обычай страны – ближайшего кровного родственника. Может, младшего брата или мужа старшей сестры, но чаще, много чаще старшего сына. Лишь в редких случаях этот человек достоин того места, что ему достается. Страна начинает шататься, трон качаться, вспыхивают волнения, в ослабевшую страну вторгается враг. Государство рассыпается… Разве корень зла тут не в том, что правитель достоверно знает пути распространения своего семени? – Мегила остановился.

Аменемхет тоже некоторое время молчал.

– Ты говоришь уверенно, но я слышу, что эти слова тебе и самому не по нраву.

Мегила лишь слегка повел плечом:

– Не знаю, что тебе ответить на это.

– Ну, что ж, вновь стемнело.

И опять после ухода Мегилы возник Ти:

– О, сосуд мудрости и обелиск предусмотрительности, уже можно убить этого серолицего убийцу. Он ведь уже все важное рассказал. Все записано на папирусе, и можно снять с папируса копию и заставить молодого жреца выучить записанное наизусть. Он больше не нужен. Его нельзя пускать в Фивы, ведь даже крестьянин не пускает шакала в птичник. Убей его, пока не поздно и Апоп не проведал, что он здесь!

30

Получилось очень удачно. Выглядело все так, будто трое солдат ворвались в дом, но один тут же наткнулся на копье, зачем-то вкопанное хозяином в землю перед входной дверью. Второй поскользнулся и разбил себе голову о поддерживающий крышу столб. А третий сам проткнул себя мечом, видимо, по неопытности.

Са-Амон выглянул наружу. Домик, где совершилась эта неописуемая трагедия, стоял на окраине, даже, можно сказать, на отшибе, за маленьким отводным каналом, закрытый от деревни двумя большими акациями. Посланцу Амона не было никакого дела до того, какие мысли придут в голову хозяевам, когда они явятся домой со своего поля и обнаружат кровавую картину. Он бодро бежал в сторону тропинки, что начиналась за мусорной кучей и уводила в тростники. У него уже был план. Небамон пойдет по следам гиксосского отряда, а он сам по следам Небамона. Потеряв оба «подарка», полководец Птаха должен был решить, какой для него важнее, и, судя по тому, что в тростниках тихо, уже решил. Он пошел за мальчиком.

Са-Амон был сыт, вооружен и более уверен в успехе, чем даже тогда, когда находился связанный в двух шагах от носилок Мериптаха.

Преследовать отряд воинов Птаха было легко. Они оставляли массу следов и, поспешая изо всех сил, передвигались не быстрее скарабеев.

Солнце перевалило далеко за середину небосвода, когда Са-Амон оказался вблизи от замеченного дыма. Двинулся вокруг него и почти сразу же наткнулся на следы пехотинцев Небамона. Богиня удачи улыбалась ему. Прячась за камнями и кустами, он начал подниматься вверх по склону. Все сильнее пахло дымом. Добравшись до вершины и выглянув из-за камня, Са-Амон увидел перед собою укромную, удобную площадку, как бы устроенную в глубине мелкого треугольного кратера. На этой площадке дотлевало несколько разных по размеру кострищ – то, что осталось от палаток и повозок, – валялось с полтора десятка трупов и еще стоял в воздухе привкус недавнего боя.