Кросс на 700 километров - Инна Тронина

Куда она, вожатая, затащила ребёнка? Ради чего? Да пошла эта справедливость к дьяволу! Из-за шлюхи Люли и вора в законе Вована приличные люди должны так страдать?! Ничегошеньки себе справедливость! А мама, мамочка моя?! Она же смотрела телевизор! И ей, конечно, сейчас не дают покоя. Небось, потащили в милицию, Дениса ищут, потому что явилась его мать. Когда не надо, она всегда явится!

«Тосно-2, Тосно, Ушаки…» Я чувствую, что маме сейчас очень плохо. Наверное, она заболела. Она бредит, зовёт меня. А я, мразь и сволочь, даже не позвонила ей! Абстрактное торжество добра поставила выше личного, семейного, домашнего. Обо мне-то никто заботиться не станет! Меня сгноят здесь, в Малой Вишере. «Георгиевская, Рябово, Соколов Ручей…»

— Ленка, уступи мне пацана не денёк! Сколько хочешь за него? — продолжало приставать существо в ушанке. — Пятьдесят рублей пойдёт? А сто? Ты глухая, в натуре? Больше тебе надо? Двести, и всё! Может, ты и немая? Хороший у тебя пацан, с ним много набрать можно. Только одёжку ему сменить и сделать язву. А то и голову клеем помазать… Да ты не бойся, не бойся, потом всё заживёт!

Нет никаких сил больше! Надо во всём признаться, чтобы хоть Дениса отпустили. Чего доброго, действительно могут сделать ему язвы и хруни на голове. Кто знает, какие тут правила? Эти попрошайки могут и отнять мальчишку. Вот это будет да, хуже смерти! Будь проклят тот миг, когда я решила сотрудничать с Суслопаровой! Денис-то ничего не сболтнул, а страдает, бедняга, вместе со мной. «Болотницкая, Любань, Померанье…»

Нет, если с Денисом попробуют что-то сделать, хотя бы оторвать от меня, я буду защищать его до последнего. Не остановлюсь даже перед убийством, перед своей собственной гибелью. Для меня сейчас нет никого ближе и роднее.

Как всё тело чешется! Хочется извиваться на нарах, об стенку головой биться. Сейчас бы в ванну, в душ, хотя бы в речку или в залив! Пусть нет горячей воды, как на Гражданке… Ещё немного, и я сдамся. Каждый человек может жить так, как сам захочет. Но ЭТО не для меня и не для Дениса. Хотя бы ради него… «Трубниково, Бабино, Торфяное, Чудово…» Пока у меня ещё есть память, но её скоро не будет, потому что в «обезьяннике» людям не место. Даже настоящие обезьяны здесь передохли бы!

— А давеча убили Лёху Тощего-о! — нараспев сказала старуха с фиолетовыми веками. — Усман бритвой порезал. Клею нанюхался и пошёл опять кромсать. Без крови для него и кайфа нет. Жалко Лёху-то, добрый был, хоть и вонючий. У него от рака всё внутри сгнило…

— Усман на Валентина работает! — со знанием дела сообщило существо в ушанке. — Он сулил всю Вишеру от нас очистить. Так и почикают всех — кого раньше, кого позже. У магазина собираться уже нельзя, сказали…

Алиса не представляла себе, что это за Валентин, и какой Усман на него работает. Догадывалась только, что последний — кавказец. Подумала, что раньше очень возмутилась бы из-за намерений неведомого Валентина перерезать всех попрошаек и прочих бомжей, а теперь сама сделала бы это с огромным удовольствием.

Какое тут может быть милосердие? Какое сострадание? Они не хотят жить по-другому, а приносят только вред, вовлекая в свой поганый бизнес детей. Сколько грязи на дне, сколько заразы… И вряд ли можно даже самыми радикальными методами вычистить это дно.

«Волхово, Волхов Мост, Дубцы…» Интересно, сколько мы здесь выдержим? Эти-то хоть год, хоть пять просидят, им что… А вот с Денисом!.. Кажется, он заснул. Дети легче приспосабливаются к неудобствам. Правда, смотря какие дети. Но Дениска — молодец. Если доведётся встретиться с Людмилой, обязательно похвалю его. Пусть не позволяет отчиму обижать сына…

Эх, увидели бы нас сейчас Маркона, директор лагеря и Никита Юрченко! Вот круто! А какие здесь мухи, даже ночью жужжат! Ясно, лампочку-то не выключают. «Гряды, Большая Вишера, Малая Вишера», Всё! Станции закончились. Что же теперь-то делать? Где найти занятие на оставшуюся ночь? Не заснуть ни за что. Да и нельзя — надо охранять Дениса. Пусть хоть для него время потечёт быстрее…

В коридоре послышались тяжёлые шаги, свистящее дыхание. Алиса подняла отяжелевшие веки и увидела за решёткой того самого мента, который копался в её рюказке. Мент не спеша открыл дверь, встал на пороге, вгляделся в плотную массу задержанных.

— Воробьёва!

Он уставился на Алису с нескрываемым интересом. Сначала она не среагировала. Потом спохватилась, вздрогнула.

— Выходи! И пацана забирай, живо!

— Вставай! — Алиса чуть не назвала мальчика его настоящим именем, но вовремя прикусила язык. — Алик, просыпайся, нас вызывают…

— Чего?.. Рано ещё! — Денис хотел перевернуться на другой бок, но Алиса сильно тряхнула его за плечи.

— Отсюда никогда не рано уйти! Поднимайся!

И спихнула с колен голову ещё не до конца проснувшегося ребёнка. Потом поднялась сама, разминая затёкшие ноги. Соседки по «обезьяннику» с завистью, неприязнью и интересом оглядывали её и Дениса.

— Давай, двигай! — И мент прибавил мат. — До утра тебя ждать, что ли? Пошли! Шевели копытами, не барыня!

Как и все здесь, толстый сильно «окал». Кроме того, он был уже достаточно пьян и нетвёрдо держался на ногах. Из дежурной части доносилась музыка; гудели мужские голоса. Было похоже, что там отмечают какое-то событие. По узенькому коридору все трое вошли в дежурку, заполненную хмельными благодушными стражами порядка.

Несколько столов они сдвинули на середину кабинета, покрыли листами ватмана, приколов их кнопками. На столы поставили тарелки, бутылки, кастрюльки, стаканы. Симпатичная ярко-красная магнитола, стоящая тут же, среди стаканов, пела что-то женским гнусавым голосом, и притом почти шёпотом. Один из милиционеров, белобрысый паренёк, чем-то похожий на директора лагеря «Чайка» Алёшу Бурлакова, читал собранные в сшиватель заявления.

Внезапно он вскочил, расхохотался и заорал:

— Вот написали, а! Нет, послушайте, уржёшься! «В спиртных напитках Данилов Александр не замечен»! Мы тут на одного хулигана характеристику истребовали, и его начальство написало… Улёт полный!

— Это что! — Толстяк, сопровождавший Алису с Денисом, закашлялся, вытер мокрый лоб рукавом форменной рубашки и рухнул на стул. — Меня сегодня в магазин к вокзалу дёрнули — продавщица с мужиком, ну, «хачиком», поцапалась. И пишет заяву… — Толстяк вытащил смятый лист бумаги из ящика занятого снедью стола. — Слушайте поэму! «Гражданин требовал от меня бутылку коньяка и другие сексуальные удовольствия в извращённой форме»…

В дежурке грохнул жеребячий хохот. Алиса топталась около накрытых столов, судорожно сжимала руку Дениса и не знала, что ей сейчас нужно делать, как себя вести. Есть ей уже не хотелось, хотя ещё час назад желудок сводили голодные спазмы. Пропало даже желание напиться холодной воды из-под крана. Когда Алиса заметила в центре стола бутылки с водкой, портвейном, пивом, варёную картошку, колбасу и рыбу в томате, к горлу подступила желчь. Не хватало ещё, чтобы добрые менты принялись их угощать! А ведь, если откажешься, голову клеем вполне могут намазать, и в рот его затолкать…