Тысяча Чертей пастора Хуусконена - Арто Паасилинна

Хуусконен высказался очень желчно. Тысяча Чертей подумал, что самых злостных фанатиков ему надлежит приструнить тем же способом, что и в Одессе. Он вскочил со скамейки и столкнул с трибуны англиканского епископа из Канады, и когда тот, не зная, чем это грозит, запротестовал, медведь ударом отправил старика в другой конец зала. Заодно он изуродовал несколько мулл и одного рабби, который то и дело начинал болтать. Поднялся страшный переполох, все выскакивали из зала прочь, слабые падали, более сильные едва не шли по ним. На месте остались только Хуусконен и перемазанный кровью Тысяча Чертей.

Из вестибюля в зал прибежала пара охранников, а с улицы вскоре примчалась группа полицейских.

Пастор Оскари Хуусконен приказал Тысяче Чертей угомониться, стянул медвежью пасть намордником и ушел под конвоем. С медведем его посадили в полицейский автомобиль. Мимо под вой сирен проехало две машины «Скорой помощи».

В центральном полицейском участке Валлетты принялись разбираться, что произошло. Начальник полиции вежливо заметил: по имеющимся сведениям, происшествие было прискорбным и, возможно, серьезным. Так что пока Хуусконену придется остаться здесь для допросов.

Но куда деть Тысячу Чертей? Здесь мальтийцы разводили руками. Им не очень хотелось удерживать медведя: если он вдруг начнет протестовать, то всех полицейских сил одного крошечного государства не хватит. Хуусконен решил эту проблему, сообщив, что медведя можно увезти в сауну торгпреда Синкконена, земляка, где зверь устроился как в берлоге и провел всю прошлую неделю. Сауна находилась в кузове машины в Слиме.

Так и поступили: Тысячу Чертей отвезли на телеге в сауну Синкконена. Медведь был совершенно спокоен и послушно прилег на полку. Хуусконен тоже постарался вырваться в свой номер, но ему не разрешили. Расследование конфликта, произошедшего на Вселенском соборе, еще не завершилось. Не знали даже, погиб ли кто-нибудь из священнослужителей. Если да, то это создало бы проблемы для Мальты, государства, которое согласилось принять на себя ответственность за безопасность собрания.

Представители властей плакались, что им даже в голову не пришло, что какой-нибудь епископ или каноник может стать жертвой медведя. Не о таком думаешь в первую очередь посреди Средиземного моря, когда обсуждаешь вопросы безопасности международного религиозного собрания.

Перед заключением в камеру Хуусконен попросил позвонить капитану-судовладельцу теплохода «Ойхонна» и сказать, что он случайно попал в полицию и сидит теперь под стражей в Валлетте; это следовало передать также радистке Тане Михайловой. Затем пастора заключили в камеру.

Тюрьма, вероятно, была выбита в скале сотни лет назад. Здесь имелось всего одно маленькое отверстие на уровне крыши, куда едва просачивался дневной свет, каменная кровать, стул и небольшой стол. Всё. У Хуусконена не забрали ни подтяжек, ни документов, ни бумажника, ни часов. Часы показывали четыре. Ощущалась усталость. «До этого момента день проходил очень оживленно», – подумал Хуусконен и плюхнулся на кровать.

Позже вечером дверь открылась и в камеру ввели Таню. Таня, казалось, была потрясена случившимся. Потасовкой на Вселенском соборе ужасные события не ограничивались. Давид Синкконен совершил самоубийство – по крайней мере, такая информация поступила на «Ойхонну» от полиции. Судовладелец О’Коннор попросил Таню передать пастору, что судно уходит в море этим вечером, но снова вернется на Мальту через неделю. Эрни надеялся, что положение Хуусконена прояснится.

– А где же Тысяча Чертей? – обеспокоенно спросил пастор.

О судьбе медведя Таня ничего не знала. Синкконен уехал на машине, и, возможно, Тысяча Чертей разделил с ним печальную судьбу, если оказался закрыт в сауне в кузове машины.

Таня предложила Хуусконену бутерброды. Какое-то время они вдвоем плакали. Наконец, радистке пришлось поспешить на «Ойхонну», чтобы вернуться к работе. В их прощании чувствовалось что-то фатальное.

Боже, подумал Хуусконен, оставшись в одиночестве. Опять перед ним возникло столько проблем! Во-первых, его задержали. Во-вторых, он остался один, Таня уплывет на «Ойхонне». В-третьих, угрюмый земляк наложил на себя руки. И последнее: Тысяча Чертей пропал.

Пастору Оскари Хуусконену страшно хотелось пить. Он поднялся с кровати, встал у железной двери и заколотил в нее кулаками, обуреваемый бессильным гневом. Он кричал:

– Принесите вина! Вина! Водки!

Глубокая тишина царила в недрах тюрьмы. Со слезами на глазах Хуусконен вспомнил 13-й стих 10-й главы Послания к римлянам:

Ибо всякий, кто призовет имя Господне, спасется.

И свершилось чудо: рядом с тарелкой для завтрака возникло два стакана: один с водой, а другой, поменьше, – с мальтийским бренди.

Оказавшись в сауне, медведь слизал с когтей кровь священнослужителей, полакал свежей воды из котла и спокойно улегся на полке. Какой яркий выдался день, подумал Тысяча Чертей, и закрыл глаза. Ближе к вечеру он проснулся из-за того, что кто-то завел машину и сауна пришла в движение. А это пребывавший в смертной тоске торгпред Давид Синкконен дал задний ход со двора гостиницы, вывел старый «Бедфорд» на улицу и надавил на газ. Полки в сауне раскачивались как колыбель. Медведь выглянул из маленького окошка: здорово снова сменить обстановку, быть в дороге. Тысяча Чертей лег снова, движение ему нравилось. Сонная нега какое-то время продлилась.

А потом раздался треск. Тысяча Чертей взлетел до потолка и шлепнулся на пол, запаниковав, вцепился когтями в стены так, что полетели щепки. Оконные стекла осколками звонко разлетелись по дороге, ушат с водой опрокинулся. Дымовая труба оторвалась от каменки и с дребезгом упала на асфальт.

Тысяча Чертей снес дверь сауны с петель и выглянул наружу: улица быстро сменилась узким шоссе. Медведь обеими лапами держался за перила террасы и разглядывал пейзажи. Ничего тревожного не происходило. Питомец пастора выбросил оконные рамы и дверь возле самой дороги и вытер нос.

Вскоре последовала резкая остановка, послышался жуткий грохот. Сауна развалилась. Бревна оторвались одно от другого и катались, подпрыгивая, туда-сюда, грузовик загорелся, а крыша сауны – вместе с медведем – закружилась, устремляясь вниз, в море. В огне машина опрокинулась на прибрежную скалу, передняя часть, разбившись вдребезги и дымясь, упала в воду. Внутри находилось много всего, в том числе торгпред Давид Синкконен, только уже не подававший признаков жизни. Тысяча Чертей ухватил Синкконена зубами за шею и поплыл к берегу. Синкконен лежал совершенно неподвижно. Медведь облизал его физиономию, но это не помогло. Одна штанина у финна оторвалась, а его лицо было в крови, ведь он пролетел через ветровое стекло. Медведь попытался оживить человека: старался усадить его, держал в лапах, как большую куклу, но, как только ослаблял хватку, торгпред сразу сползал на землю.

Плот из круглых бревен сауны уплывал в открытое Средиземное море. На место происшествия стали сбегаться люди. Тысяча Чертей подумал, что пора уходить, и ускользнул в цитрусовую рощу у дороги. Вскоре приехала полиция и «Скорая помощь». Давида Синкконена, положив на носилки, унесли. Изумленная толпа зевак прирастала. Начинало темнеть. Солнце садилось быстрее, чем на Соловках, где оно иногда вовсе не опускалось за горизонт. Было не видно ни зги. Тысяча Чертей плелся прочь. Чутье влекло его во внутреннюю часть острова. Он шел, не зная куда ему податься, что делать.