Тысяча Чертей пастора Хуусконена - Арто Паасилинна

Медведи – мудрые животные, но с Тысячей Чертей в последнее время приключилось много значительного, интересного и даже пленительного, возник необъяснимый, чрезвычайный шум и произошли такие ужасные события, что медведь оказался выбит из колеи. Он отчетливо понимал, что надо найти Хуусконена и Таню или хотя бы Сонью или Сайми. Заполучить их в свои лапы. Только откуда начать поиски?

Эту ночь Тысяча Чертей пролежал в единственном лесочке на острове, к югу от Валлетты, вблизи поля для гольфа. Особого укрытия лесок медведю не давал, но темнота и присущая дикому животному осторожность помогали Тысяче Чертей оставаться незамеченным. Сейчас казалось мудрым не высовываться. Это была инстинктивная осторожность: чужие люди непредсказуемы.

Под утро на лесок опустился влажный иней. Медведь вылизал шерсть досуха и прокрался на свет из тени пиний. Вот бы поесть! В Корми Тысяча Чертей попил воды из фонтана в грязном внутреннем дворе церкви. Но вот поесть большому медведю не удалось. Он принюхался и двинулся на запад. Оттуда вместе с влажным утренним туманом потянулись интересные запахи, явно исходившие от животных.

И точно! Тысяча Чертей попал в деревушку, где еды было в избытке. На Мальте кур не закрывали на ночь на насесте, а овец не загоняли в сад из-за хищников, поскольку таковых, в том числе голодных медведей, на острове не водилось – до этого самого утра. Тысяча Чертей выбрал на дворе одного дома жирную курицу, ловко схватил ее, быстро свернул ей шею и беззвучно ушел с прекрасной курятиной под мышкой.

Еда была – и аппетит, конечно, тоже. Днями и ночами Тысяча Чертей жестокой лапой собирал налоги с мальтийских стай кур и стад овец, порой хватая мягкое утиное жаркое и время от времени проглатывая пухлого поросенка. Он лакал воду из бассейнов вилл и фонтанов парков. Днем медведь скрывался в тени виноградников и фруктовых садов, а ночью бродил по острову, ища Хуусконена. Молодой и сильный медведь за ночь легко мог пройти остров от края до края. У него не возникало других проблем, помимо одиночества: для животного оно удивительно, для человека привычно. Он упорно искал Оскари и Таню и не понимал, куда они делись и почему оставили его одного.

В мальтийских деревнях начали поговаривать о странной кровожадной ведьме, которой было много сотен лет и которая поедала мелкий скот. Эта могучая женщина с черными кудрями, жаждущий мести ползучий ангел, уносила с собой невинных овец, вырывала у них кишки и никогда отчетливо не показывалась. Скоро она будет похищать маленьких детей, утаскивать их в свои пещеры, и никто не узнает, где милых проказников съели. Люди боялись, что мальтийская дева, которую когда-то изнасиловали и убили рыцари-госпитальеры, теперь восстала из мертвых и жесточайшим из возможных способов мстила островитянам, когда-то не защитившим ее честь, за их малодушие.

Существовало также мнение, что в деле замешаны всего-навсего разбушевавшиеся бродячие собаки, выходкам которых из-за вреда туризму требовали положить конец в «Валлетта таймс».

Тысяча Чертей был искусен, но печален: на свете он остался один. Еды и воды он добывал в избытке, отличался силой и умом, но куда же пропал Хуусконен, безумный священник? Медведь еще не совсем вырос, ему было всего три лета. Ночами, когда он находил спальное место и закапывал утиную падаль в зарослях цитрусовых, то думал, куда податься дальше. Он опускал мордочку в лапы, тяжело вздыхал много раз подряд, его маленькие зоркие глаза затуманивались от тоски. Он вглядывался в темноту, откуда не доносилось ни единой пахучей весточки от Тани, Соньи и Хуусконена.

Но с наступлением следующей ночи медведь снова осторожно вставал и молча отправлялся в путь. Он убивал овцу или брал поросенка, проглатывал курицу или утку, закапывал остатки в землю, прятал свою добычу, однако не оставался сторожить еду, а продолжал идти. Он был странствующим исполином, несравненным медведем, единственным на всем Средиземном море, который располагал силой и свободой, но при этом скучал по хозяину – о нем Тысяча Чертей больше ничего не знал. Он искал своего друга на всю жизнь, человека, к которому привязался за несколько лет.

Как ни принюхивался медведь, до его носа не долетал запах Хуусконена. Тогда Тысяча Чертей начал искать белый корабль, свою «Ойхонну», все чаще доходил до берега неспокойного моря и, если светила луна, вглядывался, насколько хватало обзора, не прибыл ли знакомый белый корабль, «Ойхонна», где у него был свой медвежий бар.

Проскитавшись по Мальте неделю или две, Тысяча Чертей попал наконец в Сенглею, в знакомый порт. Он обладал хорошей памятью и бесконечным каталогом запахов и почуял в портовом бассейне знакомые прогорклые масла, смазку подъемных кранов, ржавые борта танкеров, запах шипящих сварочных искр и решил, что теперь он там, откуда можно снова попасть домой, на «Ойхонну».

Из Валлетты за заливом послышался грохот пушек, когда завершающая Вселенский собор процессия священников в развевающихся одеждах прошагала по мощеным улицам, но Тысяча Чертей мудро и молча сидел в укрытии. Он блуждал по порту всю ночь. Руководимый сформировавшимся за миллионы лет инстинктом, он был очень осторожен – бродил в тени здания дока и товарных складов. В жаркое и ясное дневное время он лежал в глубине заброшенного каменного карьера, найденного за ближайшим холмом. Из этой системы пещер за столетия поднялось не меньше сотни церквей и километры крепостных стен. Теперь она служила местом дневной стоянки Тысячи Чертей. По вечерам одинокий и несчастный медведь прокрадывался в порт и ждал «Ойхонну».

На следующее утро после ареста Оскари Хуусконена делегат Вселенского собора, норвежский священник Рейнхольд Расмуссен, прибыл в тюрьму сказать пастору, что все снова хорошо, даже лучше прежнего: накануне вечером священнослужителей доставили в больницу женского монастыря в Слиме, где им оказали помощь. Одежду Тысяча Чертей им своими когтями, конечно, распорол, из сухопарых спорщиков вытекло много крови, было диагностировано несколько переломов костей, но итог вышел благоприятный: ученые споры не забылись, декларация в итоге была составлена. Норвежец почистил Хуусконену апельсин и предложил бренди.

– Ну и переполох вы и ваш чудесный медведь устроили, чтобы предотвратить будущие религиозные войны! Я думаю, вы спасли жизни миллиону, а то и десятку миллионов человек. Это неплохой результат, если учесть обстоятельства.

Вернувшись в гостиницу, Хуусконен отнес свою мантию в стирку и помылся, оделся в штатское и задумался о жизни. Таня ушла с «Ойхонной» в море, торгпред Синкконен расстался с жизнью, а Тысяча Чертей пропал.

Хуусконен сходил посмотреть на то место, где Синкконен совершил самоубийство. На каменистом берегу лежали обломки грузовика, наполовину отмытые морем. Зрелище было малоприятное. Бревна сауны плавали на поверхности, точно плот. Мальтийские власти собирали их в кучи на берегу. Наверное, то были первые сплавные работы в этом государстве. Хуусконен тщательно изучил следы аварии. О Тысяче Чертей ему ничего не сказали. Пастор окликнул своего зверя, однако цитрусовые сады остались немы. Хуусконену вспомнилось, как мишка потерялся на Соловках.

Добравшись поздно вечером до гостиницы, Хуусконен обрадовался: на его кровати сидела и красила губы специалистка по медведям Сонья Саммалисто. На столе перед диваном стоял бокал вина и тарелка с креветками. Сонья объяснила, что прилетела на Мальту, поскольку летом она как раз располагает достаточным количеством времени и хочет продолжить исследования.