Залив белого призрака - Николай Дмитриевич Бойков

Профессор! Только их институт разменяли на доллары, чтоб купюра помельче была. Так карману удобнее. А профессору — ускорение с пенделем. Хорошо, что он катером рулить может. Пригодился. Точно, кэп?

— Погоди, молодой. У нас разговор. Катастрофа, конечно, близится. Энергии накопилось столько, что не только у нас, а по всей Галактике звёзды с неба посыплются. Люди об этом знают: одни бомбоубежища строят, отсидеться надеются. Другие — в Космос улететь собираются, как в турпоход по пятницам. Третьи — мародерничать рады по брошенным до понедельника дворцам и небоскрёбам…

— А ты? — спросил Финк.

— Мне моря жалко.

— Причём здесь море?

— Море, уважаемый Космос-Финк, простите — язык не поворачивается роботом вас назвать, море — эта формула жизни. Живая, как ребёнок. Может, ребёнок и есть, только родителей своих потерял. Бывает? Бывает. Море — это такой мир, в котором Вселенная смотрится глубже, а звёзды — множатся и не тонут. Научить бы его говорить — много тайн откроется. Умереть-то мы все умрём — это не новость. Я думаю, Финк, что не к людям тебя прислали, а к морю. Настоящее и живое на Земле — это море. Всё слышит, всё понимает, умоет, омоет, приберёт. Поэтому самый высокий процент активности мозга — у дельфинов, 20 процентов. А у человека — лишь пять процентов. А причина? Причина — среда. Море — на 98 процентов энергия, а человек — на 98 процентов вода. Есть разница? Людям мешает разум — вертят они головами, будто хотят выбросить его вон и избавиться от него, как от головной боли.

— Почему?

— Потому что цены на нём нет. Не видно — кто сколько стоит. По одежке встречают, слышал?

— А провожают-то по уму?

— Ум тоже всякий. Красивый, весёлый, изворотливый, подлый, быстрый, находчивый, цепкий. А ещё есть — порядочный, верный, честный. Всякий ум прав, в этом его уязвимость.

— А глупость?

— Глупость сама себя оправдывает, у неё одно объяснение. Обманул — по глупости, обокрал — по недомыслию, убил — из жадности… Глупо.

— Что с таким умом делать? Мешает жить?

— Ум для того внутри спрятан, чтобы за волосы его не вытягивали. Не высовывай.

— Забыть?

— Не забыть, а беречь в себе рядом с совестью.

— Что такое совесть?

— Не знаешь? Ай, да космический! Как ты собираешься людей спасать, если самого ценного в них не знаешь? Что спасать тогда? Они сами себя погубят. Прислали тебя посмотреть на нас? Так ты совесть ищи. Её больше ни в ком и нигде нет — ни в море, ни в Космосе, ни в бумагах государственных.

— А в тебе?

— Во мне? Чего лукавить. И солнце на небе днём светит, а ночью прячется. Чтобы я во сне полетать мог.

— А я — бабки в баре спустить! — хохотнул кучерявый.

— Какие бабки? — удивился Финк.

— Доллары, робот!

— И от солнца в тень прячутся, — продолжил лысый. — Совестью не проживешь, когда детей кормить надо. Я тоже, как все — грешен. Бог видит, а не всё может. Знать, и там, наверху, не всё правильно.

— А Бог — это совесть?

— Бог? А какая в нём совесть? Налепил народа на три огорода, как говорится, и на небо своё спрятался, как отец, который жену и детей своих бросил. Алиментчик он, по-простому сказать. Ни ответственности с него, ни надзора. Я, если детей наплодил, так в ответе за них. Я дерево посадил, так окапываю, сухие ветки срезаю, урожай собираю, а буря сломает — новое дерево посажу. Так кто из нас совестливый — Бог или я? Если баба ребёнка родит и бросит, а другая подберёт, умоет, накормит и на всю жизнь ему ласку даст — так она для ребенка мать, а для меня — выше Бога будет. Так я сужу. Верно, Петруха?

— А то.

— То-то, Финк. Думайте. Не затем вас прислали, чтобы слушать шарманку: «Я Финк. Лучший робот Вселенной. Все умрёте от катастрофы…». Мы и так все умрём, от жизни. Эка невидаль — катастрофа?! Да у нас её каждый день хоть на хлеб намазывай. Мозгами крепчать тебе надо, парень. Тебя же, я полагаю, саморазвивающимся сконструировали? Развивайся! Шевели шариками. А ты, Петруха, посади его в кубрике под замок, пусть думает и не отвлекается.

— Зачем под замок?

— Чтобы не сбежал и подумал: чем он ещё нас с тобой удивить или отблагодарить может.

— Он пулю мне вытащил!

— Дурак ты! Кто кого в океане спас? Ты его из воды вытащил. Я его уму разуму навострил. Он теперь нам до смерти обязан. А мы его оберегать будем. Инопланетянин, как ни как. Гость.

— Я бессмертен, — сказал робот гордо и, наконец-то, затянулся дымком сигареты, подражая капитану и матросу. Но лицо его вдруг исказила гримаса ужаса, а из носа и глаз потянулся дым.

— Пожар! — закричал робот. — Горю!

— Петруха! В воду его! — Они схватили Финка за ноги и макнули за борт, головой вниз. Море зашипело, робот замахал руками, как курица крыльями, оба поняли межпланетный жест и поставили Финка на палубу, как памятник сгоревшей цивилизации. Но Финк зачихал и потёк носом.

— Что это с ним, капитан?

— Жить учится. Помоги живчику, хлопни по спине!

Петруха стоял позади Финка и ударил ладонью, как совковой лопатой. Робот упал без движения.

— Однако Петруха. Никакого в тебе уважения к звездам… Ладно. Тащи его в кубрик. Пусть отоспится. А нам второй контейнер искать надо. Пока день светит и течение к берегу.

— А течение, что значит, кэп?

— Море грязь из себя выталкивает.

— Как?

— Как человек косточку сливы или шелуху семечную выплёвывает.

Книги тебе читать надо, Петя

Катер мотало из стороны в сторону. Погода изменилась к худшему. Дул свежий зюйд, море покрылось барашками. Чайки летали под низкими тучами и кричали оглушительно.

— Сейчас дождь ударит! Видишь, белая полоса по воде приближается… Красота!

Капитан и матрос крепили контейнеры на кормовой палубе, по-штормовому, вполне осознавая все риски морского промысла. Матрос не разделял восторга:

— Чего оно взбеленилось? Чего не спится? А ты говорил, что оно умное. Какой же в нём ум, если нам не даёт покоя?

— У него своя жизнь, а у нас своя. Зачем обижать его? Море большое. Оно бы тебя пожалело, да мы для него пыль по ветру. Не видит нас.

— Большое?

— Большое. — Капитан улыбнулся, потягиваясь и расправляя грудь, как мальчишка в спортзале. — Разлеглось океаном-телом от Ирландии до Кейптауна. Голова под Флоридой, улыбается солнышку, целуется с берегом…

— Целуется? Это я понимаю… Как мы с Катюхой.

— Жизнь — это наркотик…

— Ты что говоришь, кэп? Какой наркотик?