Залив белого призрака - Николай Дмитриевич Бойков

и чистят океанское тело, как турецкая баня очищает и лечит… Ось Гольфстрима как кольца водяного резинового шланга на зелёной лужайке прыгает в стороны и извивается, брызгая струями из ослабших соединений, живая и вечная! Океан смеётся над нашими усилиями сдержать его! Что ему микроскопы и цифры анализов. Океан, как рубашка на теле, согревает, оберегает и украшает… Мы кто для него? Мы зачем его губим?..»

Хозяин микроскопа желал объясниться и высказаться:

— Я даже забыл о моей изначальной мысли. Я теперь никакой не учёный, я — беглец. Я беглец и отшельник. Помпеи ли? Трои ли? Пионерии?.. Что там сейчас? Вы видели? Вы должны им сказать: нас ждет катастрофа! Я вижу её изнутри. Земля переполнена грохотом взрывов и топотом ног… Бум! Бух! Бах! Язвы мусорных свалок дымят цветным дымом.

Финк снова увидел себя летящим из Космоса. Заканчивался первый день, а казалось — вечность. Он вспомнил облако, самолёт, стюардессу и мальчика…

Далеко внизу, над ярко цветущим подсолнечником и вершинами леса, летают птицы, как властелины бесконечного неба. Закончилась бездна полёта, ударил прибой человеческой грязи: пластик бутылок на жёлтом пляже, горы бумаги и крики голодных чаек над пустынями мусора. Цивилизация жадности и её отходов. Как таинственный остров появляется на горизонте марево города: гигантские губы жующей рекламы, огни светофоров мигают и множатся, старые картонки разваливающихся домов переполнены женской суетой, посудой и мебелью — не вмещают желающих жить под крышей. Крыша — съезжает. Сверкают стеклом и бетоном как монстры над миром тела небоскрёбов, пустые, сквозные, роскошные. Это тоже дома? для кого? Над городом висят в небе дирижабли и ленты объявлений: «Продаётся город пустых домов!.. Продаётся дорога на край океана и света!.. Купите народ умирающего государства… Улетайте со мною в Рай! Обратный билет — бесплатно! Вам понравится наше обслуживание…». Слышу свист и дрожанье футбольных полей на пространствах под небом — этажи развлечений, рулетки, реклама и музыка в потном движении обнажённых виртуальных тел под свисты, под крики, под вопли толпы и свисток полицейского на пустой площади. Город пуст. Только мчатся машины, как смеющиеся тараканы. «Не останьтесь в этом мире последними! Город — пуст!»

Хозяин микроскопа засуетился и заспешил:

— Я вас не задерживаю. — Он вдруг встал и показался решительным. — Нам нельзя поддаваться Космосу. Лысый прав! Муравьи строят своё подземелье, разумно и коллективно. Пингвин согревает яйцо с потомством на льду и морозе. Лягушка охраняет икринки, спрятав их у себя во рту. А мы? Мы потеряли инстинкт самосохранения. У людей дефицит мысли. Финк! Если найдете ген выживания — покажите! Мы забыли совсем, как он выглядит… Не подумайте, я не схожу с ума. Я уже понял, что моя лаборатория крутится в миандровых струях противопотока десять лет на одном месте. Я мечтал пройти дрейфом Гольфстрим. Но течение избавляется от любой грязи, как река в ледоход отгоняет весь мусор к берегу. Течения — это кровь океана. Люди — это тоже течение. Каждый ищет своё в океане жизни. Жизнь — это тот же Гольфстрим и не терпит фальши. Кровь должна оставаться чистой. Лысый прав. — Яйцеголовый почесал пух в правом ухе. — Хи-хи… Увидите его — скажите: я вижу его контейнеры в толще воды. Они всегда на одной глубине и в одном месте. А кто их бросает и топит — не знаю. Кому-то — кусок хлеба с маслом… Я знаю. Не знаю. Не знаю… Я знаю, что с вами делать…

Он осторожно собрал вакуумным хоботом исследуемый материал, включая и каплю с Финком, промыл хобот над утилизационной ванной, тщательно продув камеру выброса за борт. Слив отработал громко, как бачок в унитазе. Финк долго вертелся в водоворотах и трубопроводах, испытывая дискомфорт и страх, чего там скрывать. Запахи были отвратительно-липкими. Когда он опять увидел чистую глубину и бесконечность океана, то так устал, что больше не хотел испытывать судьбу и думал только об одном: «Наверх! Вверх! На поверхность!» Но он ещё и боялся, оглядываясь и прислушиваясь, чтобы не оказаться кем-то проглоченным или обсосанным, как медуза.

Скорее инстинктивно, чем зрительно, Финк увидел пузырьковый след стремительно рвущейся из глубины на поверхность огромной птицы. «Альбатросы, бакланы и чайки ныряют на глубину до 35 метров», — вспомнил строчку из справочника. Решение принял мгновенно — прилип к телу живой торпеды, которая буквально выскальзывала из-под него, и взлетел вместе с ней над морем, как на ракете. Чайка взмахнула крыльями, с перьев полетели капли, но робот уже изменил водяную оболочку на вполне биологическую и плотно вжался в пушинки и кожицу мягких летящих ног.

Он мечтал о земле: песок пляжа или кусты мелководной речки, впадающей в море — всё что угодно, только бы там были люди. Успеть объясниться с людьми! Финк боялся увидеть войну и развалины, пустые каменные города или атомную пустыню. Он торопился предупредить: «Нельзя сбрасывать в океан целлофановые пакеты… Нельзя кипятить океан… Нельзя подогревать лёд Антарктиды и айсберги… Течение — это самоочищение океана… Лю-у-ди-а!»

Внизу засверкало шоссе, и послышался голос автомобильных клаксонов: «Фа-фа! Пи-пи! Ту-ту-ту-у!». Разбегаются улицы, тени и ящерки, бросая свои хвосты. Ба! Да это мир запчастей, авто-красок и сверкающего никеля лимузинов. Адреналин на колёсах. Мир роботов за рулём! Все улыбаются. Две девушки в красном восторге из бархата, кожи и полифонической музыки гонятся за утопающим в горизонте оранжевым солнцем.

— Какие ноги! — воскликнул Финк от восторга.

К нему возвращалась способность видеть и наслаждаться. Он снова почувствовал радость первопроходца и странника:

— Слышу! Слышу запах бензина и быстрых шин! Вот ты какая, планета войны и бизнеса! — Вот вы какие — нимфетки Набокова в предчувствии Космоса! Радуйтесь! — Он не сдержал наплыва эмоций и закричал с высоты Мефистофелем: эхо-ха-ха! А-ааа!

Чайка испуганно дёрнулась в небо, взмахнув крыльями, будто отбиваясь от тысячи чуждых сил, закричав как ребенок «ааа-уи-и!» и смывая лучшего робота потоком естественного рефлекса, белого с чёрным. Снизу подкатывалось эхо миллионов крылатых стай, птичьих криков, шорох пернатого воздуха, будто ещё один таинственный остров засверкал в лучах золотой Авроры стеклом этажей и зеркально-закатных крыш. Финк невольно зажмурился и сжался, предчувствуя удар.

Город — посторонним вход воспрещен!

Финк лежал на стеклянной крыше высотного здания, на самом краешке. Ему были хорошо видны просторы города: улицы, витрины, этажи и балконы, далёкое марево городских окраин, взлетающих в небо, как загнутый лист ватмана…

«Город — это архитектурное и коммуникационное решение максимальной концентрации людей и условий их проживания. Город защищает людей от форм агрессии и самоуничтожения, обеспечивая комфорт, интеллектуальную востребованность