Фурии командира - Джим Батчер

ему оставаться в Кальдероне. Септимус повиновался, но он не хотел просто отдыхать и выздоравливать. Из Кальдерона он стал отправлять надежных людей, чтобы они нашли ответы. И…

Но как она может поведать о множестве воспоминаний, о произнесенных словах, о том, что Септимус стал для нее целым миром? Как рассказать о прикосновении его рук, о его сердце, бьющемся рядом, когда они спали, как описать его голос? Можно ли передать чувства простой и неловкой девушки из домена, полюбившей такого сильного и нежного мужчину?

– Там мы и встретились, – прошептала она. – Там полюбили друг друга. Там состоялась наша свадьба.

Тави смотрел на Исану, и его лицо перестало быть маской. Он не сводил с нее глаз, как голодный ребенок, глядящий на мать. Он так долго испытывал голод. Всю свою жизнь стремился узнать правду, и она открылась ему только теперь.

– Септимус выяснил, что против него готовится заговор, – продолжала Исана. – Несколько молодых людей из его поколения – он точно не знал их имен – вступили в тайный сговор и поклялись его уничтожить, сместить Дом Гаев с трона. – Она сглотнула. – Думаю, он подозревал, что вторжение маратов подстроено ими. Я считаю, что это они нанесли удар во время сражения. – И вновь все вокруг расплылось, и глаза Исаны наполнились слезами. – Они его убили. – Она сглотнула и заставила себя продолжить. – Септимус отослал меня из лагеря в сопровождении моей младшей сестры Алии и Арариса, ставшего моим телохранителем, перед самым появлением маратов. Однако я была на последнем месяце беременности, и роды начались, когда мы сумели проехать всего несколько миль. Мы спрятались в пещере. Роды были тяжелыми. Алия помогла мне, но потом она умерла от ранения стрелой, полученного ранее. Именно там, в пещере, и появился на свет Октавиан. Его отец сражался с захватчиками и предателями, чтобы дать ему шанс выжить. Септимус погиб.

Внезапно глаза Тави засверкали. Выражение лица не изменилось, но по щекам покатились слезы.

– Я осталась одна, – тихо продолжала Исана. – Если не считать Арариса. Однако он не мог защитить Октавиана от тех, кто убил его отца. Не под силу это было и Секстусу. Он не сумел спасти даже собственного сына, и я не могла рискнуть своим ребенком, рассчитывая на его участие. – Она почувствовала, как выпрямляется ее спина. – Поэтому я спрятала Октавиана. Арарис поставил себе на лицо клеймо труса, он знал, что никто не узнает под ним Арариса Валериана, и продал себя в рабство. Я его купила, он помогал мне присматривать за Тави в домене моего брата. – Она протянула руку и коснулась его волос. – Мы никому ничего не рассказали. Даже Октавиану. Другого способа сохранить ему жизнь не существовало.

Она посмотрела сыну в глаза и почувствовала его горечь и боль длиной в целую жизнь и новый, только что родившийся страх. Она ощутила его ярость. А под ними, сплетенная со множеством других эмоций, оставалась его любовь. Простая, сильная, быть может опороченная, но сохранившаяся.

Сын все еще ее любил.

Тави испытывал гнев, будущее его пугало, и он переживал из-за гибели отца, которого не знал, сам того пока не осознавая.

И хотя его сердце отчаянно болело, Исана знала, что его раны со временем затянутся.

А любовь останется с ним навсегда.

Исана присела на корточки и прислонилась лбом ко лбу Тави. Он протянул к ней руки, и их пальцы переплелись. На миг их слезы смешались – слезы потерь, сожалений и раскаяния.

– Мне жаль, – прошептала Исана так тихо, что Сирил не мог ее слышать. – Твой отец очень бы гордился тобой, Тави.

Плечи ее сына дернулись, дыхание перехватило, но он склонил голову и потянулся к матери. Она обняла его и прижала к груди. Он беззвучно плакал, и его тело несколько раз содрогнулось. Закрыв глаза, Исана обнимала сына.

Только после того, как она почувствовала боль Сирила, Исана открыла глаза. Он стоял у письменного стола, морщась от боли в изуродованной ноге. Потом, хромая, подошел к Исане и протянул ей кольцо и цепочку.

– Благодарю вас, – прошептала она.

– Вам необходимо его спрятать, госпожа, – пробормотал Сирил. – До того момента, когда вы сможете показать его всем. – Потом он с трудом опустился на одно колено.

Исана прикоснулась к плечу Тави.

Он поднял голову и встретил взгляд Сирила.

Сирил низко склонил голову.

– Принцепс, – прошептал он. – Как я могу служить Короне?

Глава 21

«Какая ирония, – подумал Тави, – койка у меня в камере удобнее, чем дома». Конечно, за два прошедших года здесь мало кто спал. Изредка сюда попадал пьяный или учинивший скандал легионер, но такое случалось всего несколько раз. Как правило, Тави, по примеру Сирила, доверял поддержание дисциплины центурионам, не вмешиваясь в их дела, а потому здесь оказывались лишь те неудачливые или глупые легионеры, которые умудрялись творить безобразия на глазах у командира легиона.

Впрочем, теперь он уже не был командиром. И скорее всего, никогда не будет.

И это тревожило Тави гораздо больше, чем он предполагал, особенно если учесть, что ему пришлось занять должность по необходимости. Он провел в Элинархе всего два года, не самое счастливое время в своей жизни, но успел хорошо узнать город. Тогда слишком многие пострадали или погибли. Однако эти два года оказались очень важными. Была не только печаль, но и радость, не только слезы, но и смех. Он напряженно трудился и не только проливал кровь, но и сумел завоевать уважение многих. У него появились друзья, которые сражались рядом с ним.

Элинарх стал его домом.

А теперь все закончилось.

Он лежал на койке и смотрел в каменный потолок. Ему не хватало его комнаты в здании штаба, не хватало рутинной работы в легионе. Бывали времена, когда Тави скучал по домену Бернарда – Исаны, – поправил он себя. Но очень скоро и это пройдет.

Все изменилось, когда он открылся дону Сирилу. Знание правды перевернуло жизнь Тави.

Он попытался разобраться в своих мыслях и чувствах, но у него ничего не получалось. Исана его мать. Отец убит, а его враги, по всей видимости, все еще на свободе. Должен ли он испытывать ярость к тем, кто лишил его отца? Ему казалось – да, однако пока он ничего не чувствовал. В книгах молодые люди, оказавшиеся в его положении, произносили клятвы мести и с мрачной убежденностью уничтожали убийц отца.

Тави же словно оцепенел. Слишком много событий произошло за короткий промежуток времени. Чувства Исаны, когда она рассказывала о его отце… причинили ему сильную боль. Тем не менее он пил их, как человек, умиравший от жажды, однако не мог отрицать, что ее рассказ произвел на него ошеломляющее впечатление. Возможно, отсутствие эмоций сейчас стало следствием переизбытка впечатлений – так звенит в ушах, когда наступает тишина после рева сражения.

Он