Прыжок - Симона Лапперт

кричать, — сказала полицейская, продолжая жевать батончик.

— Спускайся, Ману! — ослушался ее Финн. — Они идиоты, но все выяснится, мы пойдем завтра купаться, обещаю тебе!

Женщина предупреждающе подняла указательный палец.

— Если вы сейчас же не замолчите, я привлеку вас к ответственности за оскорбление должностных лиц и нарушение общественного порядка, — пригрозила она. — Скажите спасибо, что мы вас тут терпим.

Финн опустил глаза. Во что бы то ни стало нужно остаться здесь. Носком ботинка он пнул упаковку помидоров под стулом, открыл пачку бумаги для самокруток, стал вытягивать бумажки одну за другой, скатывал их в маленькие шарики в потной ладони и бросал на асфальт.

— Она тебе очень нравится, да?

Финн обернулся. Позади него стоял Сайлас со своей фирменной широкой улыбкой и упаковкой пива на шесть бутылок под мышкой.

— Я тут подумал, что тебе понадобится подкрепление, — сказал он. — И что-нибудь от нервов.

Он протянул ему пиво. Финн первым делом приложил прохладную бутылку ко лбу. Сайлас взял свободный складной стул и сел рядом.

Финн неумело пытался открыть бутылку о спинку стула.

— По поводу сегодняшнего… — начал он, но Сайлас отмахнулся и забрал у него из рук бутылку.

— Забудь. Я уже сам все понял. — Он в секунду открыл бутылку Финна зажигалкой, отдал другу и проделал то же со своей. — За любовь! — провозгласил он, приподняв бутылку.

Финн молча поднял свою.

После недолгого молчания Сайлас сказал:

— Мальчик, кстати, в порядке.

Финн уже разбалтывал последний глоток пива на дне.

— Какой мальчик?

Сайлас поставил пустую бутылку на землю.

— Ну, тот, с опухолью. Чей образец ткани ты должен был отвезти. Похоже, опухоль оказалась доброкачественной.

Финн допил остатки пива.

— Как ты узнал? — спросил он.

— Ну что сказать, просто я приглянулся медсестрам.

Финн кивнул, чуть улыбнулся, на большее у него не было сил.

— Ну так что, расскажешь наконец, кто она и что делает там, наверху? — Сайлас кивнул в сторону крыши.

Финн тяжело вздохнул и потер руками лицо. И рассказал Сайласу о Ману. О том, как познакомился с ней; о том, что она работает садовницей по вызову и что ему нравится это название; рассказал о липовых цветах и финиковых помидорах, а еще про украденный сад и даже про тонкие, прозрачные волоски на висках Ману; он рассказал и об утренней ссоре, и о том, что теперь чувствует себя виноватым.

Когда Финн закончил, Сайлас открыл им еще по бутылке.

— И ты не знаешь, почему она там? Как она туда поднялась?

— Я не знаю, что она делала в этом доме. Вероятно, работала. Я тут услышал кое-что из разговора полицейских. Кажется, Ману утверждает, что ее заперли на балконе; по крайней мере, она так сказала Блазеру еще утром. Но хозяина квартиры, который мог бы это подтвердить, так и не нашли.

Сайлас поднял взгляд на крышу.

— Странно. Но полиция в этом разберется. Скоро. И все образуется.

Финн пожал плечами.

— Я серьезно, — убеждал его Сайлас, — все будет. В конце все будет хорошо, а если все плохо — значит, это еще не конец. Так сказал какой-то театральный деятель.

Финн хотел бы в это верить, но страх, что все может сложиться иначе, липкой смолой растекался по его животу, по груди и под языком.

Тем временем окончательно стемнело, даже самые стойкие любопытствующие, зевая, разбредались по домам. Полиция каждые двадцать минут включала сирены, чтобы Ману не уснула и не свалилась с крыши. Она сидела, прислонившись к трубе и подперев лоб руками. Между завываниями сирен было тихо, если не считать единичных голосов, доносившихся с террасы кафе, и бряканья экипировки, когда кто-то из полицейских или пожарных шевелился. Репортер канала RTL достал надувную подушку для шеи и вскоре уснул прямо на стуле, открыв рот, прижимая телефон к груди. Женщина-полицейский украдкой терла усталые глаза. То время, что Финн просидел на площади, казалось ему бесконечной поездкой по пустынной, сухой проселочной дороге. Часами не происходило ничего или происходило одно и то же, что в принципе не имело значения, и все ждали, когда это уже наконец закончится. Все, кроме Финна. В почти умиротворенной тишине между воем сирен он понял, что боится момента, когда все закончится, когда Ману слезет с крыши и вся та легкость между ними останется лишь воспоминанием. Воспоминанием о былом. Ушедшем. Его мучил вопрос, что он скажет ей, когда они снова встретятся лицом к лицу. Рад, что ты вернулась? Да, наверное, он бы так и сказал. Хотя такая фраза уместнее, когда кто-то долгое время был в отъезде. Но в каком-то смысле так и есть. Куда ее увезут? Захочет ли она вообще говорить с ним? Слушать его?

Сайлас покачал головой и протянул ему новую бутылку.

— Я же знал, что Ману особенная, — сказал Финн. — Я с самого начала это понимал. Но я не знал, что настолько…

— Вот почему я не ввязываюсь во все это дерьмо. В отношения и прочую ерунду. Не по мне это. Ненавижу момент, когда понимаешь, что сложившийся у тебя образ не соответствует человеку, стоящему перед тобой. Я просто не захожу так далеко. Потому и остаюсь влюбленным в каждую женщину, которую встречал. Так же намного веселее.

Финн катал бутылку между ладонями, пока пиво в ней не вспенилось.

— Может быть, — задумался он, — может быть, именно тогда и начинается любовь. Когда осознаешь, что человек далек от образа, который у тебя сложился. И все равно хочешь быть с ним.

— За то, чтобы найти такого человека! — произнес тост Сайлас. — А что с твоей поездкой в Стамбул, Неаполь, Нью-Йорк? Ты ради этого постоянно брал дополнительные часы.

— Я не знаю, — ответил Финн. — Я терпеть не мог это место и всегда хотел уехать. Это безумие, но с тех пор, как я встретил Ману, мне вдруг понравился этот город.

— Безумие — это давать своим велосипедам женские имена и брать их детали с собой в постель, как это делал Отто, который раньше заведовал штабом. Ты не застал его?

Финн помотал головой.

— Вдобавок поездка ведь никуда не денется, — сказал он.

Сайлас пристально оглядел его.

— Да ты испугался!

— Чушь, — возразил Финн. Хотя он сам не знал, чего боялся больше — поехать или остаться здесь. Он вздрогнул, когда включилась сирена. Сайлас тоже от неожиданности подпрыгнул на стуле и пролил немного пива. Волосы Ману светились синим от скользящих по ним лучей. «Ночесветка», — подумал Финн.

Эдна

У Эдны ныла спина. Женщина несколько часов пролежала в одной позе. По телевизору показывали лошадиные скачки.