Ричард Длинные Руки - майордом - Гай Юлий Орловский

Наконец навстречу подул ветер, это мы поднялись выше леса, верхушки деревьев раскачиваются, мы пошли над ними, почти касаясь подошвами ветвей. Я все-таки робел и без нужды сжимал ее пальцы. Она не пыталась их выдернуть, хотя ее тонкие косточки чуть ли не трещат под моим натиском.

Я вдруг ощутил, что ей страшно и одиноко, она каждое движение сверяет с тем, чтобы не насторожить меня, не дать заподозрить, потому и сейчас плывем по воздуху в такой неудобной позе, потому что уже знает мои возражения лететь на ее спине и под ее грудью…

Медленно я сдвинул ее так, что она прижалась ко мне спиной, двигаемся все еще вверх, но если пойдем в таком положении и к лужайке эльфов, это будет не самое аэродинамичное положение, зато не унизительное для мужского достоинства: держу ее обеими руками, мягкую и податливую, чувствую как мягкий живот под своими растопыренными лапами, так и упругие ягодицы с этой стороны.

Не знаю, заметила ли она, что я без всякой необходимости для полета прижимаю ее все сильнее, но это не я прижимаю, вообще-то инстинкт как бы сам по себе, дурак, но, думаю, такие вещи все женщины чувствуют сразу, это их оружие.

Она спросила вдруг:

– Ну, готовы, господин?

– Ну да, – ответил я бодро, мы же летим, к чему еще быть готовым, разве что к переходу в горизонтальный полет. – Давай прибавь скорости!

– Сколько?

– А побольше, – ответил я бездумно. – Люблю скорость.

– Хорошо, господин, – ответила она. – Как скажете…

Последние слова прозвучали несколько странно, словно прошипела, мир накренился, я ощутил, что все-таки лежу на ее спине, крепко обнимая повыше талии, намного выше, пальцы погрузились в… мех, мягкий и пушистый, а ее раскинутые руки превратились в два гигантских крыла. Да не птичьи, а длинные мощные крылья летучей мыши, если представить себе мышь с крыльями метра по четыре каждое.

Ветер задул с силой, едва крылья начали бить по воздуху. Нас подбрасывало, я прижался к ее телу и вцепился крепче. Сердце колотится, как у зайца, в черепе одна только мысль: ну ты попал, сэр Ричард, ну и дурак же, таких поискать…

Под нами пронесся темный бугристый ковер леса. Иногда чернота казалась уходящей в жуткие бездны, вскоре вдали блеснула река. Пока медленно увеличивалась, я рассмотрел по бокам мелкие озера и старицы, а моя исполинская летучая мышь по наклонной пошла вниз. Я чувствовал тепло ее тела, даже приятный жар, у летучих мышей температура выше нашей намного, лежу, как на толстом и мягком ковре, под которым туго накачанный горячей водой матрас.

Земля понеслась навстречу, исполинские крылья выгнулись, как парус, тормозя разгон. В последний момент мы резко изменили положение в пространстве, земля ударила в мои пятки, я упал на мягкое бледное тело. Она уткнулась лицом в землю, уже с чистой мраморной кожей, я слышал ее хриплое дыхание. Белые ягодицы ярко блестят в лунном свете, как сдвинутые вместе шляпки гигантских грибов.

Я слез с нее и опустился рядом на колени.

– Ничего не сломала?

Она повернула голову, лицо еще бледнее, глазницы выглядят широкими пещерами, губы толстые и черные, глаза блестят из темноты, как крупные капли росы.

– Нет, – ответила она прерывистым шепотом.

– Ногу не подвернула?..

– Нет…

– Не ушиблась?

Она помедлила с ответом, дыхание медленно приходит в норму, но худые лопатки все еще то исчезают, то вырисовываются резко и четко, как готовые прорезаться крылышки.

– Не-ет, все в порядке. Простите, мой господин, что упала.

– Да мне-то ничего, – сказал я с неловкостью, – а вот ты… И так чувствую себя дурак дураком, как-то странно тебя пользую… Хорошо, никто не видит.

– Я всегда летала только сама по себе, – сказала она, – потому не рассчитала…

Я всматривался в ее лицо, голос уже не дрожит, но в нем недоумение, и, кажется, я понял, почему. Раньше перенесла бы вместе с конем, и не запыхалась бы, но без эликсиров и меня одного еле-еле…

Плечи мои передернулись, когда представил, что могла бы попытаться сбросить с высоты, но придавленный железной рукой мужского достоинства страх вспикнул и пошел плакаться в тряпочку утешению и сочувствию.

– Пустяки, – заверил я почти нормальным голосом, – Это у меня жопа чугунная. Передохни.

– Да я уже в порядке, – заверила она и повернулась на бок. Груди ее не отвисли при этом движении, только чуть-чуть сместились, а так продолжают смотреть на меня в недоуменном и нетерпеливом ожидании. – Господин, это и есть поляна эльфов.

Я огляделся по сторонам, вернулся к обычному зрению и пару секунд моргал, приспосабливаясь к быстрым изменениям. Мир кажется синим: черное небо в темно-синих тучах, луна выглядывает и тут же прячется, как хищный волк, огромная и мертвенно-бледная, как и моя спутница. Света достаточно, чтобы проступили краски, но все только неживых холодных тонов: голубые, синие и зловеще-фиолетовые.

В середине поляны возвышается огромное черное, почти от самой земли жутко искривленное дерево. Оно само, наверное, не знает, где у него ствол, ветви толстые и раскорячились в несколько этажей во все стороны. Ни единого листочка, даже клочка коры, а блестит, как намазанное жиром.

– Я себе представлял поляну эльфов иначе, – пробормотал я.

– Как?

– Ну… зеленую. В цветах. И в бабочках, стрекозах, жуках, мухах…

– Здесь ночные эльфы, – напомнила она.

– Они цветов не знают?

– Цветы с наступлением ночи закрываются, – напомнила она. – А бабочки без цветов не летают. Но все-таки это и есть их поляна. Здесь собираются и устраивают танцы.

– Ага, – сказал я презрительно, – тоже бабочки.

Она смотрела на меня с ожиданием, но я поднялся и осматривался в этом чуждом мире. Луна слишком огромная и мертвая, все освещено и высвечено, но все равно свет не для живых…

Рядом послышался шорох, она тоже поднялась, высокая и гибкая, макушкой мне почти до уха. Заметив, что кошусь в ее сторону, поняла правильно и встала передо мной, глядя на холм. Я вдруг ощутил, что ей все еще страшно и одиноко. Ее мир рухнул давно, а обломки, что остались от всего великолепия ее прошлого могущества, уничтожил я в подземелье. Мои руки как будто сами по себе обняли ее за плечи. Она сделала шажок назад и прижалась ко мне спиной и ягодицами. Я обхватил ее повыше груди, и она опустила голову набок, прижавшись щекой к моей руке.

– Кольцо Всевластия можно отнять, – сказал я трезво. – Признайся, есть мысля открутить мне голову и забрать кольцо?

Она ахнула:

– Как можно?

Я спросил с насмешкой:

– Что, благородство не позволяет? Извини, не поверю.

Она покачала головой, в больших глазах росло удивление.