Медвежья злоба - Валерий Петрович Кузенков

дрожью. Чуть поднимается и плывёт к кувшинкам. Подсечка – и на берегу снова красно-золотистый. Клёв длится минут тридцать. Все пойманные караси стандарт – что-то около полукилограмма. Это удача. Сматываю удочку, беру в руку бидончик и быстро бегу в сторону деревни. Стемнело, а мне ещё нужно перейти реку и добраться до дома. Близкие удивлены. Не могут поверить, что все мои караси пойманы на удочку. Но факт налицо – караси плавают в тазу, куда я их выпустил.

– Молодец! – хвалит меня дед. – А сейчас за стол и отдыхать. Завтра мы с тобой скот пасём.

Только я успеваю поужинать, как лампочка под потолком мигает три раза и гаснет. Свет отключается…

Утром меня поднимают ещё в полной темноте. Бабушка спрашивает:

– Ты не слышал, как ночью куры кудахтали?

Я мотаю головой:

– А что случилось?

– Лиса кур поворовала. Голову многим пооткусывала.

– Всем?

– Да нет. Петуху и нескольким несушкам.

На улице дед Платон несёт к оврагу мёртвых кур. Размахивается и забрасывает их далеко в кусты.

– Может, ощипать и суп сварить? – Баба Люба робко смотрит на деда.

– Буду я дохлятину жрать!

Он возвращается к дому и снимает с поводка собаку, которая всегда привязана у крыльца. Собака мелкая, дворняга, шавка шавкой.

– Её-то куда?

– Туда же! – Дед Платон подходит к столбу, берёт собаку за задние ноги и бьёт головой о столб.

Я вздрагиваю. Слёзы текут из глаз.

– Платон, ты что творишь? Совсем озверел? – не выдерживает баба Марфа.

Дед смотрит на нас тяжёлым взглядом.

– Не собака была, одно недоразумение. Лиса кур давила, а она даже не тявкнула.

Он забрасывает теперь уже мёртвую собаку в те же кусты, куда кидал кур.

– Пусть лиса их там ест. А вам хватит столбами стоять! Пора скотину выгонять. И ты одевайся, – обращается он ко мне, – а то не возьму!

Я вытираю слёзы и спешу одеться. Перечить деду боюсь. Со зла может и выпороть. Берём с ним наших коров и овец и гоним по улице. Жители добавляют нам кто корову, кто овцу. Мы с дедом сегодня пасём коров. Овец – завтра. Их пасти значительно легче. Как наступает жара, овцы – в кучу, а за коровами глаз да глаз нужен. То одна уйдёт, то другая. Бегаешь по степи и бегаешь. Стадо собрано, и мы гоним коров в сторону Берёзового оврага. Овраг длинный и глубокий, оттуда лисы и совершают свои набеги на деревенские курятники. Мы иногда с ребятами пытаемся в овраге отжигать лисьи норы. Наталкиваем в них старые камеры от машин и палим. А сами ждём лис. В наших руках палки и мы считаем, что от дыма лисы должны выскакивать. Бесполезно, сколько ни ходили, ни одна лиса так и не вышла, и ребята пришли к выводу, что звери предпочли задохнуться в норе, чем погибнуть от наших палок. Может, это и так.

Коровы едят траву и медленно двигаются по степи. Мы с дедом следуем за стадом. Молчим. Первым не выдерживает дед Платон:

– Не дуйся, внучок. Жизнь – штука сложная.

– Отпусти лучше меня рыбу половить. Я на часок.

Дед улыбается и отпускает. Я бегу к реке. А дед стоит, оперевшись руками на длинную палку-посох, и смотрит мне вслед.

Рыба не клюёт, и я лезу в воду ловить раков. Шарю руками вдоль берега, нащупываю норы и сую туда пальцы. Раки хватают иногда до крови. Я складываю их в бидон. Через час он полный. Собираюсь и возвращаюсь к стаду.

– Как рыба?

Я показываю деду раков. Он видит мои искусанные руки и жалеет:

– Беги до дома. Бабы тебе руки перевяжут. Да и раков наварят. Поешь. А вечером придёшь ко мне и поможешь.

Меня не приходится долго упрашивать. Через минуту я направляюсь в сторону Липовки.

Лечить руки я поначалу отказался. Подумаешь, царапины! Но когда бабушка раков отварила, почистила, а их мясо обжарила на сковороде с яйцами, я, попытавшись посолить еду, тут же заплакал.

– Что, соль в раны попала? Руки дерёт?

– Угу!

Промыв мои царапины водой, бабушка садится рядом, кормит меня с ложки. Блюдо из раков получилось – просто язык проглотишь. Я счастлив от заботы моей бабушки и такой вкусной еды.

Как и договаривались с дедом, помогаю ему гнать стадо в деревню. Завтра пасём овец…

Сильный дождь пошёл ещё ночью. Позавтракав, выхожу на крыльцо и слушаю шум дождя. Вроде чего-то не хватает. До меня доходит, что не слышно стука капель о крышу дома, – ведь она крыта соломой. Капли падают и скатываются. По такой погоде пасти скот нет никакого желания. Но деваться некуда, и я иду за дедом. Кнут, который он мне дал, тащу на плече. На ноги налипают огромные комья чернозёма. Ноги разъезжаются в разные стороны, и я падаю в грязь. Поднимаюсь и еле-еле двигаю ногами. То ли от налипшей на них грязи, то ли от навалившейся лени.

– Не унывай! – подбадривает меня дед. – Дождь земле нужен, а наше пастушье дело такое. Хочешь не хочешь, а иди.

Я не отвечаю и плетусь за стадом. Нет желания даже хлопнуть разочек кнутом.

Дождь льёт весь день. Настроение ни к чёрту. Я хожу по степи как в воду опущенный. Дождь прекращается, когда мы с дедом гоним стадо домой. Рядом со мной останавливается лошадь. Верховой – дед Фёдор. Поздоровался и глядит в мою сторону.

– Платон, отпусти мальчишку ко мне. Я его вкусным угощу, – просит он.

– Пойдёшь?

Я соглашаюсь.

– А Марфа? – Дед Платон смотрит на Фёдора.

– Ничего. Скажешь, что я его в гости забрал. Пусть не волнуется. Ей давно пора забыть моего брата. Столько лет прошло, а всё никак. А пацан мне такой же внук.

Я не успеваю подумать, что будет дальше, как сильные руки подбрасывают меня над лошадью. Секунда – и я в седле рядом с дедом Фёдором.

– Спасибо, Платон! – благодарит он. – Пошла, родимая!

Лошадь рысью скачет в сторону Черводыровки. Сидеть рядом с дедом неудобно, места в седле для двоих немного. Но он сдвигается, и сидеть становится удобнее.

– Нормально?

– Ага! – только и выговариваю я.

Скоро мы подъехали к дому деда Фёдора.

– Нужно мальчишку ужином накормить, – говорит дед жене, проведя меня в дом. Обязательно мёду свежего налейте. Полную чашку!

– А гость у нас какой! Из самой столицы! – улыбается та. – Обязательно покормим. Пусть моется и проходит к столу. Чего хочешь: мёду или супа?

– Можно мёда, – тихо говорю я, садясь за стол.

Передо мной стоит глиняная миска, наполненная золотистым мёдом. У деда Фёдора рядом с