Зимняя вишня - Владимир Валуцкий

У городских ворот звенят зубила каменотесов, белые камни ложатся в высокую стену. Ученые греки, развернув чертежи, наблюдают за строительством, и весело бегут по лесам могучие молодцы со связками кирпичей за спинами. Благо человекам — каменщику и зодчему, благо дому отчему — радуйтесь, братие!

Гонец скачет по деревянным улицам, где тоже тюкают в свежих срубах топоры, проезжает под триумфальной аркой, над которой вздыбилась бронзовая античная квадрига — трофей великого Владимира. А впереди — розовая громада Софии. И несть числа людям перед нею, и от купола натянуты толстые канаты, и на канатах этих медленно ползет вверх, к главному куполу, огромный восьмиконечный золотой крест. Все выше, торжественнее возносится над городом…

Отовсюду виден он, и далеко просияла наша слава, пела душа отрока-гонца. И вот едут на Русь послы из франкской земли, которая где неведомо, но едут не с мечом, а с благой вестью, и как же не радоваться мне, зачатому в мире и в мире прожившему свои семнадцать лет, как не славить Бога и князя и не звать: радуйтесь, радуйтесь, люди, со мной! Радуйтесь, братие, миру и покою на Руси — отныне, присно и вовеки!

Но был и другой гонец, и гоньба его была другой, а в душе были одни осторожность и страх.

Всадник в лисьей шапке скакал, минуя населенные места, жался к опушкам дубрав, сторонился людных днепровских берегов и, завидя на дороге пешего или конного, избегал с ними встречи.

Уже давно стемнело, когда обрисовались купола Киева. Через Лядские ворота, смешавшись с мастеровыми, запозднившимися на Подоле, всадник въехал в город, проскакал по улицам, уже отошедшим ко сну, и в греческом подворье спешился у митрополичьих покоев. На стук в окошко кованой двери выглянуло недреманное око.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Гонец к митрополиту.

Дверь отворилась, и монах-грек провел гонца темными коридорами в освещенную мраморную горницу. Митрополит Феопемпт, хмурый и тучный, ссутулясь по-стариковски, сидел в кресле. Напротив него, просматривая пергаментные свитки, возлежал царьградский тайный посланник и резидент Халцедоний, патрикий с бритым лицом.

Гонец упал на колени.

— Святой отче! С утра посольство франков миновало заставу. Печенеги ждали за лесом, как было условлено, но… — гонец умолк.

— Говори.

— Но когда увидели, что охрана посла сильна, — ушли…

Феопемпт и Халцедоний переглянулись.

— А как же золото, полученное ханом? — спросил Халцедоний.

— Золото вот. Хан вернул его. — Гонец достал тяжелый кошель из-за пазухи и отдал Халцедонию. — Благослови, святой отче!

Митрополит протянул гонцу руку, и тот, мгновенно переместившись на коленях, покрыл ее благоговейными поцелуями.

— Ступай… — митрополит брезгливо отдернул руку. — За службу да воздадут тебе небеса.

Гонец с поклоном уполз в темноту, а Халцедоний поднялся и прошелся по комнате, обнаружив под дорогими одеждами фигуру атлета. И походка его была хищной, предвкушающей, как у барса.

— Хан струсил, — сказал он, прохаживаясь, — но этого следовало ожидать. Не франков он боится, а даже тени Ярослава.

Митрополит слушал сумрачно.

— И нам бы поостеречься, с огнем играем… Или забыли в Константинополе Олегов щит на вратах?

— Твои мысли мне не нравятся, святой отец, — молвил Халцедоний, неодобрительно покачивая головой. — Особенно теперь, когда посольство франков уже подъезжает к Киеву.

Феопемпт хотел еще возразить, но промолчал, искоса, с неприязнью, поглядывая на кружащего по горнице посланника. А тот продолжал:

— Лучше бы ты подумал, какими словами будешь завтра вразумлять русского архонта. К сожалению, слова — это единственная мера, доступная нам после новостей от твоего гонца.

Ярослав томился — митрополит Феопемпт искушал его терпение.

Он следовал за князем по пятам под сводами едва отстроенной, пронизанной пыльными солнечными лучами Софии, переходил из придела в придел и увещевал:

— Истинно говорю тебе, князь: один Бог на небе и один царь на земле. Зачем отвращаешь взор от Царьграда?..

Ярославу хотелось побыть одному со своими мыслями в торжественной полутьме храма — но скучный голос митрополита заставлял его суетно метаться, он убегал от него и не мог убежать.

Князь ступил на шаткие доски лестницы, ведущей на помост, где работали художники. Но Феопемпт, цепляясь за поручни, и туда устремился за ним:

— Руссы, руссы!.. быстро вы забываете добро! Кто воздвиг вам сии храмы, кто посеял книжную премудрость?

— Долги я плачу, святой отец. Разве не ты на Руси митропопитом? Печенегов гоняю, чтобы не было помехи вашим купцам, и торгуют греки без пошлины. Чего еще хочешь от меня?

Доски шатались и скрипели за спиною князя, митрополит задыхался от крутого подъема.

— Хочу, чтобы не насыщались силою твоею чужие и труды твои не были для чужого дома. Зачем ищешь друзей в римском стаде поганом?.. Двор свой — в постоялый превратил, кто у тебя не искал убежища? Сыновей на латинянках женил. Сестру Доброгневу — отдал Казимиру. Дочерей, семя свое, — рассеял по свету! Анастасия — за угром, Елизавета — за Гаральдом, королем варяжским… А для чего, — Феопемпт перевел дух и остановился, — для чего, скажи, ныне послы короля франков едут в Киев?

Ярослав резко обернулся.

— Пронюхал уже?

— Теперь Анне, отроковице неразумной, очередь идти в жертву Ваалу?

Князь сделал несколько медленных шагов вниз, торжество на лице митрополита сменилось тоскливым предчувствием близкой грозы.

— Не дочь твоя, — продолжал он, пятясь, — а слава и золото твои нужны Генриху, опомнись, князь!.. Грех замыслил, грех!

Ярослав молчал, мускулы напряглись на его лице.

— Вот и молись за грехи наши, — произнес он наконец. — На то ты и пастырь духовный. А в дела дома моего носа не суй!

Повернулся и зашагал вверх. Внизу скрипели доски под удаляющимися шагами митрополита. От образов на сводах пахло сырой штукатуркой. Князь, перекрестившись, доверительно произнес:

— Прости меня, Господи.

На помосте князю низко поклонился молодой ученый монах Даниил. В руках его были кисть и краски.

— Готовься, Даниил, — сказал Ярослав. — Сторгуемся с послами — поедешь к королю франков.

Даниил ошеломленно молчал, только глаза его на секунду вспыхнули и погасли в глубоких глазницах. Ярослав рассматривал фреску, где по обе стороны от Христа стояли люди в княжеских одеждах.

— Всеволод… Святослав… Изяслав. А это? — Он кивнул на женскую фигуру с краю, еще не дописанную.

— Анна Ярославна… Княже! — произнес Даниил пересохшим от волнения голосом. — Достоин ли я, низкий чернец…