Лжеправители - Анна Корниенко

Итог его проклятия поразителен и страшен. Климент V скоропостижно скончался уже месяц спустя. Гийом де Ногарэ умер через месяц после папы. Филипп IV – через семь месяцев после своего советника. Все это исторически подтвержденные факты. Что же касается проклятия до тринадцатого колена, то Людовик XVI был именно тринадцатым по счету представителем правящей династии от того момента. И как мы видим, он не умер своей смертью в кругу скорбящих друзей и близких.

Мистика? Магия? Может быть. А может быть, удивительное и непостижимое стечение обстоятельств. Верить или не верить в возможность реализации подобных «проклятий» – личное дело каждого. Тут следует лишь напомнить, что судьбы французских монархов всех тринадцати колен складывались явно не наилучшим образом.

Непонятным остается только одно: за что пострадал четырнадцатый представитель королевского рода, несчастный дофин, он же Людовик XVII? В связи с этим кое-кто пытается «подредактировать» предсмертное проклятие тамплиера и заменить тринадцать проклятых колен четырнадцатью. Но вряд ли это имеет какое-либо значение.

Так вот, именно там, в Тампле, утром 22 января Мария-Антуанетта, ее дочь Мария-Тереза, сестра Людовика XVI Елизавета и его камердинер Клери преклонили колени перед дофином и присягнули ему как Людовику XVII, следуя вековой традиции «Король умер – да здравствует король». Разумеется, ни о каких официальных процедурах, тем более о коронации, речи быть не могло. Однако это не помешало всем ведущим европейским державам заочно признать нового короля. Вслед за тем 28 января старший брат казненного монарха, граф Прованский, объявил в специальной декларации, что он принимает на себя регентство до совершеннолетия своего племянника, законного короля, и назначает графа д'Артуа наместником королевства. К этой декларации присоединилось большинство королевских домов Европы, а также республиканское правительство США, не признавшее, кстати говоря, Французской революции. Эмигранты чеканили монеты и медали с изображением Людовика XVII, издавали документы от его имени и выписывали паспорта за его подписью. Организовывались монархистские заговоры с целью освободить законного короля. От имени Людовика XVII с мая по декабрь 1793 года действовало роялистское[32]правительство во время осады Тулона.

Вообще, большинство роялистских выступлений, как во Франции, так и за ее пределами, отныне проходили от имени или во имя Людовика XVII. А сам несчастный дофин все это время продолжал оставаться в Тампле, отнятый у матери через пять месяцев после казни отца, переживший смерть ее самой и тети и разлученный с сестрой, одинокий и всеми покинутый.

Королева Мария-Антуанетта была осуждена на смерть через девять месяцев после казни короля. Суд был скорым и непреклонным. И, как говорят исследователи, бесчестным. Обвинительный акт королева получила в ночь на 14 октября, а утром следующего дня уже стояла перед судьями. Во время процесса она была спокойна и казалась погруженной в себя. Складывалось впечатление, что происходящее вокруг ее вовсе не интересует. Или она просто не могла поверить, что все это – реально…

Двое суток измученную женщину терзали грязными вопросами и обвинениями, на которые она, словно очнувшись ото сна, отвечала с яростью и негодованием. Ей вменяли в вину все подряд. Даже такие абсурдные вещи, как кровосмешение и сожительство с собственным сыном. Исходящие ненавистью якобинцы{21} пытались заставить и малолетнего Луи-Шарля дать показания против собственной матери. И вот 16 октября 1793 года в 4 часа утра судьи вынесли ей смертный приговор. Большинство исследователей Французской революции считают эту историю одной из самых позорных ее страниц…

Откладывать исполнение приговора никто не стал. По всему Парижу было расставлено невероятное количество вооруженной охраны и орудий на случай возможных беспорядков. В одиннадцать часов телега с Марией-Антуанеттой прибыла к месту казни. Там уже собралась огромная толпа, ожидавшая бесплатного развлечения – убийства бывшей первой дамы Франции. Порой отказываешься верить в то, насколько бесчувственны к чужой боли могут быть те, кто называет себя людьми…

С руками, связанными за спиной, королева, как описывали впоследствии этот трагический момент современники, держалась с восхитительным достоинством. Она была напряжена, но спокойна, а на ее бледном лице не читалось ни страха, ни страданий. Казалось, что душой своей она уже перешла в мир иной и все, что происходит вокруг, не имеет к ней больше никакого отношения. С громким лязгом упало лезвие гильотины. Когда палач высоко поднял отрубленную кровоточащую голову, мертвую тишину разорвал вопль толпы, тот же, что и при казни Людовика XVI: «Да здравствует Республика!»

Стоит напомнить, что после казни короля роялисты, находившиеся в изгнании, вслед за самой находящейся в заточении монаршей семьей провозгласили малолетнего дофина королем Людовиком XVII и назначили его дядю, графа Прованского, регентом до достижения Луи-Шарлем совершеннолетия. Действия роялистов противоречили решению Национального конвента, в соответствии с которым дофина предполагалось отдать на попечение сапожника Антуана Симона и его жены, что, собственно и было сделано. 4 августа 1793 года Симон с женой переехали в Тампль.

Так и хочется спросить: почему же не наоборот? Почему несчастный юный король, каковым его признали даже мировые державы, так и продолжал оставаться в заточении? Ответа на этот вопрос нет. Точнее, он-то, конечно, есть. Но он настолько горек, что любому гуманному человеку даже сложно будет его озвучить. Игрушка. Несчастный дофин стал просто игрушкой, никому ненужной, всем и каждому безразличной, он стал игрушкой в грязных политических играх бесчестных и аморальных политиков.

Единственный «плюс» приезда четы Симон состоял в том, что ребенок был переведен в более просторное помещение, и только. Хотя в свете того, что происходило дальше, «плюсом» это назвать будет затруднительно. Обращаясь с мальчиком так же, как они обращались бы с любым человеком своего класса, грубо и фамильярно, подвергая унижениям и побоям, поселившаяся в Тампле супружеская пара пыталась превратить монарха в республиканца. Они пытались любой ценой вытравить из ребенка всю память о прошлом, о собственных родителях и, мало того, научиться эту самую память оскорблять. В своих изощрениях они дошли даже до того, что принуждали Луи-Шарля громко петь «Марсельезу». Позднее, когда все вернулось на круги своя, садистские наклонности Симона и его жены получили достойное осуждение. Но какое это уже имело значение?