В глубине стекла - Елена Искра

Когда о собственных школьных годах начинали вспоминать мужчины, получалось, все они были хулиганами и оболтусами, когда о школьных годах своих детей начинали рассказывать пожилые дамы, их дети всегда оказывались медалистами, или, на крайний случай, отличниками; с испугом ожидания говорили о школе мамы малолетних детей; яростно выражали своё мнение о школе мамы детишек школьного возраста. Из всех рассказов следовало, что школа — дурдом, а учителя — дебилы, не говоря, конечно, о присутствующих.

Однажды к завтраку за их стол посадили пожилую женщину. Она была среднего роста, подтянута, даже спортивна. Совершенно седые, практически белые волосы были аккуратно подстрижены и лежали небольшими завитками.

— Валентина Степановна, — представилась она сразу же, вопросительно взглянув на них.

— Олег.

— Ольга.

— Ой, как интересно! У вас даже имена на одну букву! Это к счастью. Вы, наверное, молодожёны? — но, заметив, как Ольга неуверенно взглянула на Олега, тут же поправилась: — Я не имею в виду штамп в паспорте, это, в конце концов, мелочь. Особенно в нынешнее время.

— Ну, в общем, да, — промямлил Олег. Но Валентина Степановна явно не нуждалась в его ответе.

— Как здесь отдыхается?

— Нормально, — Олег пожал плечами. — Ничего, скучновато немного.

— О! Скучно или нет, зависит не от того, где ты, а от того, какой ты. Впрочем, в ваши годы, если жизнь вокруг меня не била ключом, мне тоже было скучновато. Чем тут развлекают?

— Лыжи, бассейн, сауна.

— Великолепно, можно прекрасно организовать свой день. Утром подъём и прогулка, после завтрака — лыжи, потом обед, отдых, бассейн, баня, ужин и сон. Чудесно! — и Валентина Степановна, проглотив свой завтрак, бодрой, совсем не старушечьей походкой поспешила по своим делам. Чувствовалось в ней столько живого задора и энергии, что Олег и Ольга, дружно улыбнувшись, тоже решили пойти покататься на лыжах. На обед они пришли, когда их соседка уже уходила, а вот ужинать довелось вместе.

— У вас отпуск? — Валентина Степановна, видимо, совершенно не могла сидеть молча.

— Почти, — Олег улыбнулся в ответ на её живое любопытство, — зимние каникулы.

— Да, с тех пор, как второе января и Рождество сделали выходными днями, многие не работают с первого по девятое. Вот и мой сын улетел на неделю на лыжах покататься, он очень любит горные лыжи. А меня сюда отправил. «Проветрись, — говорит, — а то ты одна за праздники одуреешь». А я и рада. Вы тоже на работу девятого?

— Нет, у нас занятия десятого начинаются.

— Вы студенты? Хотя, у студентов каникулы только с Татьяниного дня, сейчас сессия.

— Мы учителя, — Ольга легко улыбнулась, — школьные учителя, а сейчас каникулы.

— Правда? Ой, как интересно!

— Что же в этом интересного? — Олега несколько раздражало напористое, неугомонное любопытство соседки. В отличие от Ольги, матери которой было уже далеко за шестьдесят, ему не приходилось жить с пожилыми людьми, и он не привык к их разговорчивости и постоянному желанию заглядывать в чужую жизнь и обсуждать её.

— Я ведь тоже учительница, хотя и бывшая. Почти сорок лет поработала в школе, точнее, тридцать восемь. Математик. А вы? Надо же! И вы, Оля, математик! Нет, я на пенсии. Когда стукнуло шестьдесят, а тут ещё вся эта свистопляска в стране началась, — ушла на пенсию. Сначала мучилась, никак школа не отпускала, потом привыкла, а сейчас думаю, что зря я лишние пять лет работала, надо было уходить, когда пятьдесят пять исполнилось. Тем более, возможность была, Петя, сын мой, зарабатывал прилично, да и моя пенсия тогда, в восемьдесят шестом, пенсией была, а не то, что сейчас. Жить можно было.

— Почему же не ушли?

— Потому, что глупая была, всё думала, как же я без школы, как же школа без меня, я тогда завучем работала. Казалось, что без меня рухнет всё, детей бросить боялась, глупая была. Ничего не рухнуло, когда через пять лет уходила, прекрасно и без меня справились. А дети, что дети, первый год ещё заходили иногда, потом позванивали, а потом всё.

— Забыли?

— Забыть, наверное, не забыли, икается иногда, а встречаться потребность исчезла. Они теперь сами взрослые, у них свои дети. Зачем я им? Вот вы, навещаете своих школьных учителей? Вот именно.

С тех пор все оставшиеся дни беседы за столом велись почти исключительно о школе. Валентина Степановна иногда начинала расспрашивать, но чаще сама пускалась в пространные воспоминания.

— Знаете, ребята, — она почти сразу начала называть их «ребята», — сейчас мне гораздо лучше видна школа со всеми теми глупостями, которые мы там творим. Например, эта идиотская борьба за прочность усвоения знаний. Почему идиотская? Потому, что почти все знания, которые мы даём детям, им совершенно не нужны, во всяком случае, обойтись они без них прекрасно могут.

В конце пятидесятых я работала в Ставрополе, преподавала математику в сельскохозяйственном техникуме. А тогда как раз вышло такое постановление, что если у руководителя нет хотя бы среднего или среднего специального образования, то его — снимать. И вот, к нам на вечернее отделение пришли председатели колхозов, заведующие базами, складами, ну и другие такие же небольшие начальники. В основном это были мужики, лет по сорок — пятьдесят, а то и под шестьдесят. Все бывшие фронтовики, с орденами, кто покалеченный. И я — девчонка совсем. Сколько мне тогда было? Наверное, как вам, Ольга.

Когда они там учились, чему? И семь-то классов далеко не у каждого, у некоторых вообще, только ЦПШ. Что это такое? Ах, да, откуда вам знать. Это церковно-приходская школа. Нет, это не воскресная, в воскресной религию изучают, а ЦПШ создавали при церкви, когда обычных школ не хватало. Там обычно не учитель преподавал, а священник. Да, конечно это ещё до революции. А мои тогдашние ученики и были в основном до семнадцатого года рождения. Детей учили самому элементарному: читать, писать, считать. Что-то вроде современной начальной школы. Лет восемьдесят назад в деревне грамотные люди нечасто встречались, тогдашняя ЦПШ для деревенских, как нынешний ВУЗ была.

О чём это я? Ах да! Так вот, у многих моих тогдашних учеников одна ЦПШ и была. А когда им было учиться? На их долю выпали и революция, и гражданская война, и разруха, и коллективизация, и репрессии, и индустриализация, и Великая Отечественная. Образованных людей чуть не всех пересажали, порасстреливали, вот этих в начальники и назначили. Всё они на своих плечах вытянули, страну кормили. Им бы университетские дипломы выдать надо было, просто за подвиг их, а от них среднее образование потребовали. Вот они, некоторые перед самой пенсией, за парту и сели.

Я им математику преподавала, строгая была, въедливая. Они меня боялись… Выйдет к доске, усатый, седой, весь потом покроется. Вот, помню, объясняла я им объём цилиндра. Сложного ничего нет, но их все эти «пи», «эр», «аш» в трепет вводили. Объяснила и вызвала одного к доске, для закрепления. Он стоит, молчит, потеет, усы теребит, на цилиндр нарисованный смотрит, потом махнул рукой, словно в отчаянии и говорит: «Знаете, Валентина Степановна, вот вы мне любую бочку дайте, даже не давайте, а только взглянуть дозвольте, я вам сразу скажу, сколько в ней литров бензину и даже, на сколько дней её, к примеру, полуторке хватит. А вот в геометрии этой вашей — ну ни хрена не понимаю». Вот так, ребятки, а вы говорите — геометрия.