В глубине стекла - Елена Искра

— Ой, как здорово! — Ольга медленно втянула в себя свежий, приправленный лёгким морозцем воздух, словно это был аромат благовоний. — Снегом пахнет! Ты знаешь, я с детства говорила, что у снега есть запах, а мне почему-то не верили, говорили, что я фантазирую. Но ведь у него есть запах? Правда?

— А? Да, наверное. Ты домой? Может, ко мне?

— Олег, ты же понимаешь. Мне всё равно домой бежать придётся. Я же завтра не высплюсь, буду как варёная курица. И дел много. Давай подождём до пятницы.

— Давай до пятницы.

— А может, по парку немного погуляем, как тогда, осенью? А то я на улице совсем не бываю. Всё бегом, бегом.

— Пошли, — отозвался Олег без особого энтузиазма и поднял капюшон куртки.

Некоторое время они шли молча, поскрипывая лежащим под ногами молодым снежком. Частые мелкие шажки Ольги и широкие редкие Олега сливались в одну мелодию, словно отсчитывали ритм вальса. «Раз» — широко шагал Олег, «Два, три» — подхватывала Ольга. «Раз, два, три. Раз, два, три»… Ольга улыбнулась, уловив знакомую мелодию, и даже замурлыкала про себя: «Ночь коротка, спят облака…» Ей хотелось прижаться к Олегу, хотелось повспоминать тот вечер, тот День учителя, но она ощущала, что мыслями он далеко.

— Знаешь, Оля, у нас удивительно талантливые дети, я сейчас это хорошо понимаю, и мы очень мало с ними работаем.

— Почему мало? — Ольга удивлённо и немного обиженно взглянула на Олега. Ей вовсе не хотелось говорить о надоевшей работе, хотелось совсем других слов, и было обидно, что даже сейчас, когда они одни на пустынных аллеях парка, он думает и говорит не о ней, не об их отношениях, а о школе. «Господи! — подумала она. — Что же это за работа такая, ни днём ни ночью не отпускает. Весь день на работе о детях, ночью школа снится, и даже сейчас…» Времени уже вон сколько, а мы только-только из школы вышли!

— Я не об этом. Уроки дополнительные, это всё хорошо, но не это главное. Вернее, главное не только это. В детях столько талантов заложено, что их только развивать да развивать. Они к нам тянутся, а мы им всё про учёбу, про двойки… Я сейчас, когда с ними репетировать начал, просто поразился, как их это увлекает, захватывает, готовы до ночи со мной сидеть. А схватывают как легко! Хотя материал сложный, совсем не школьного уровня. А Малышева — просто чудо!

— Она в тебя влюблена.

— Брось, она ещё ребёнок.

— Ребёнок? Ей уже лет шестнадцать.

— А мне двадцать шесть!

— Самое то.

— Прекрати, Оль, ты что, ревнуешь?

— Немного.

Олег остановился, повернул к себе Ольгу, притянул за плечи и благодарно поцеловал в пахнущие свежим морозцем губы.

— Глупая, мне, кроме тебя, никто не нужен.

— Да-а-а, верь вам, — делая обиженный вид, ворчливо протянула Ольга, радуясь в душе его словам.

Они прошли ещё немного молча, прижавшись друг к другу, как вдруг Олег заговорил снова, словно продолжая спор с незримым собеседником.

— Нет, правда, они к нам тянутся, а мы их отталкиваем. С родителями обо всём не поговоришь. Им старший товарищ нужен, который и совет умный дать может, и мораль читать не станет. А у нас… Сплошные пожилые тётки, замученные жизнью и своими личными проблемами. Ну проведут классный час, ну за двойки поругают, ну раз в год сводят куда-нибудь, в музей, например. Не все, конечно, но — большинство. Какие из них старшие товарищи? Так, тёти да бабушки, которых слушают вполуха: «Бухти, мол, всё равно не отвяжешься». Им пример нужен, с которого они себя лепить будут, а у нас… Парням, тем вообще тоска. Дома мать, в школе бабы, вот они и берут за образец героев из сериалов. Нормальных людей и не видят. Да и тётки наши пример подают — закачаешься. Знаешь, что придумали? Обязательные платные дополнительные! Я тут стал репетицию назначать, а мне говорят: «Нет, в это время мы не можем, у нас дополнительные по русскому». Вы что же, спрашиваю, всем классом ходите? Почти всем, отвечают, тридцать рублей за занятие, раз в неделю. А все-то почему? Что, весь класс безграмотный? Попробуй к ней не приди, говорят, она тебя на уроках так потом достанет, что сто раз пожалеешь! Я понимаю, репетиторство всегда было. И я этим занимаюсь. Но это дополнительно, вне школы, дома, с чужим учеником. И работа тут не с группой, а один на один, и темп занятий другой, и нагрузка, и ответственность на тебе за результат. Либо ты его к экзаменам готовишь, либо из двоек вытягиваешь, в общем, результат должен быть. И оплата, соответственно. Но вот так?! Добровольно-принудительно, весь класс… И деньги какие-то нищенские. Тридцатки эти с детей собирать, будто на паперти стоять… Хотя тридцать человек, по тридцать рублей, да ещё каждую неделю, вполне приличная сумма набегает. Только ведь не за работу.

— А кто у них ведёт?

— Татьяна Ивановна.

— Ну, Олег, ей ведь тяжело одной с ребёнком, а зарплата, сам знаешь какая.

— Знаю, у самого такая же.

— Тебе проще, тебе (она запнулась, хотела сказать, что ему помогают родители, но отчего-то не решилась), а ты — мужчина.

— При чём тут это! Надо подработать, так подрабатывай честно. А так, детей трясти… Должно же у человека быть достоинство! Должен же он себя уважать, в конце концов, тем более учитель! Если учитель сам себя не уважает, дети его тоже уважать не будут. Слушаться, бояться, может, и будут, а вот уважать — нет! И потом, как можно со своими же учениками за деньги заниматься?! Как потом, на уроках, с ними работать? Как отметки ставить? Высокую поставишь, скажут — купили, низкую — мало заплатили. В общем, от этого всего какой-то продажностью попахивает. И знаешь, я не удивляюсь, что Татьяна с мужем не ужилась. Женщин за достоинство ценят, а не за готовность продаться, да и неразборчивость в средствах её привлекательнее не делает.

Обычно Ольга спокойно слушала рассуждения Олега, чуть усмехаясь про себя над их самоуверенной праведностью, словно взрослый, умудрённый опытом человек, снисходительно слушающий рассуждения подростка о смысле жизни, не соглашаясь, но и не споря, понимая, что только личный опыт сможет убедить его в обратном. Но от последних слов Олега ей стало больно. Уж слишком безапелляционно они звучали. «Тоже мне, святоша нашёлся, — неожиданно зло подумала она. — Что ты в жизни-то понимаешь, тебя бы на наше место». Она уже объединяла себя с Татьяной и даже отстранилась от Олега. Раздражало и то, что она чувствовала правоту его несправедливых слов, и от этого делалось ещё обиднее.

— Знаешь, ты, может, в чём-то и прав, но и не прав. Мы что, мало работаем? У меня с сентября времени свободного совсем не остаётся. Утром вскочила и бегом на работу. Весь день уроки, дети, потом тетрадки, и так часов до пяти. Пообедать некогда, в туалет забежать и то времени не хватает. Домой приду, к урокам на завтра готовиться нужно. Обед приготовить, прибраться, постирать, погладить… Мне и ночью школа снится. До позднего вечера дети звонят, родители. Я на работе, считай, круглые сутки. С тобой встретимся, и то о школе. Я понимаю — работа такая, я понимаю, педагог — не профессия, а образ жизни, но почему тогда мне за мою работу копейки платят?! Может, эта работа никому не нужна? Нет, вроде нужна. «Вам доверяют самое дорогое на свете — детей», — передразнила она кого-то. Что же нас тогда ценят, как, — она запнулась, — дворнику и то больше платят. У меня мать хотя бы пенсию получает, а Татьяне каково?