Джульетта - Энн Фортье

- Но мои родители оставили это мне… - попробовала я возразить.

- Да-да-да, но это не должно принадлежать одному человеку. Не волнуйся, магистраты все уладят.

- Но как же…

Пеппо строго взглянул на меня.

- Я твой крестный отец. Ты мне что, не доверяешь?

Скажи, могла б его ты полюбить?

На празднике у нас он нынче будет.

Сиена, год 1340-й от Рождества Христова

Канун Успенья Богородицы в Сиене почитали не меньше рождественского сочельника. Маэстро Амброджио думал о том, что на завтрашней вечерне Сиенский собор, обычно темный, будет сиять светом тысяч обетных свечей, некоторые весом больше сотни фунтов, а по центральному нефу мимо золоченого алтаря пройдут представители каждой контрады, чтобы благоговейно почтить блаженное успенье покровительницы Сиены и ее чудесное вознесение.

Завтра, на Успенье, в городском соборе будет мерцать целое море дрожащих язычков пламени. Из окрестных городов и селений тоже прибудут люди, чтобы отдать дань уважения Пресвятой Деве. Каждый год пятнадцатого августа по закону от них требуется жертвовать четко указанное количество восковых свечей на алтарь небесной владычицы Сиены, и городские чиновники прямо в соборе ведут строгий учет, проверяя, чтобы каждый вассальный город или поселок принес положенную дань. То, что собор и без того сиял ярче солнца от свечей, пожертвованных благочестивыми сиенцами, лишь подчеркивало хорошо известную приезжим истину: Сиена - чудесный город, благословленный всемогущей Богоматерью, и членство стоит взносов.

Маэстро Амброджио всегда предпочитал канун праздника пышной дневной процессии. Что-то волшебное происходило с людьми, несущими свет во мрак: огонь передавался их душам, и если присмотреться, в глазах прихожан можно увидеть отблеск чуда.

Но сегодня он не мог, как обычно, участвовать в процессии. С тех пор как маэстро начал писать большие фрески и палаццо Публико, сиенские магистраты обращались с ним как с ровней - каждому хотелось остаться в памяти потомков в самом лучшем виде. Поэтому, художник восседал на тесном подиуме вместе с Советом Девяти - магистратами, ведавшими городской казной, капитаном войны и капитаном народа [31]. Единственным утешением служило то, что «высота положения» позволяла лучше разглядеть музыкантов в алых костюмах, барабанщиков, знаменосцев с эмблемами контрад, священников в шелковых облачениях и горожан, явившихся поблагодарить божественную владычицу, распростершую свой покров над Сиеной.

Ошибиться было невозможно - семейство Толомеи возглавляло процессию от контрады Святого Христофора. Разодетые в пурпур и золото - цвета своего герба, - мессир Толомеи с супругой шли по центральному нефу к золотому алтарю с величием королевской четы, шествующей к трону. За ними шли члены семьи Толомеи, и маэстро Амброджио сразу заметил среди них Джульетту. Хотя ее волосы были спрятаны под голубым, цвета непорочности и величия Пресвятой Девы, шелком, а лицо освещала лишь маленькая восковая свеча в молитвенно сложенных руках, красота девушки сияла, затмевая все вокруг, даже богатое приданое ее кузин.

Но Джульетта не замечала восхищенных взглядов, устремившись мыслями к одной только Деве Марии, и если остальные Толомеи подходили к высокому алтарю с самодовольством донаторов, она упорно держала глаза долу, пока не пришло время преклонить колени вместе с кузинами и подать свою свечу священникам.

Поднявшись, она дважды поклонилась алтарю и лишь после этого позволила себе мирское любопытство. Казалось, она только теперь заметила пышное убранство собора и восхищенно оглядывала величавый храм, увенчанный огромным, в звездах, куполом, не забывая украдкой посматривать на многочисленных прихожан. Маэстро Амброджио ничего так не хотел, как подбежать к девице и почтительно предложить свою помощь, но приличия не позволяли покидать помост, и ему оставалось издали восхищаться ее красотой.

Красавицу заметил не только он. Магистраты, занятые сделками и рукобитьем, замолчали, увидев прелестный лик Джульетты. Стоявший у подиума, словно имея отношение к городским властям, мессир Салимбени обернулся посмотреть, отчего это все затихли. При виде юной красавицы на его лице мелькнуло выражение удовольствия и удивления. В этот момент он напомнил маэстро фреску, виденную в буйные молодые годы в доме гуляки с ужасной репутацией. На фреске был изображен античный бог Дионис, спускающийся на остров Наксос, где принцессу Ариадну покинул ее вероломный любовник Тесей. В мифе как-то вскользь говорилось о результате встречи бога и молодой женщины; некоторым нравилось думать, что они улетели вместе и жили в любовной гармонии, другие знали, что встречи людей с любвеобильными богами никогда ничем хорошим не заканчиваются.

Сравнение Салимбени с божеством могло показаться излишне снисходительным, учитывая репутацию мессира, но ведь и древние языческие боги не отличались добротой и спокойным нравом. Даже Дионис, бог вина и веселья, в мгновение ока превращался в огонь священного безумия, первобытную силу природы, заставлявшую женщин бегать нагишом по лесам и разрывать диких зверей голыми руками.

Сейчас, когда разодетый в парчу Салимбени стоял у помоста магистратов, глядя на Джульетту, для несведущих он был сама благожелательность и щедрость, но острый глаз художника разглядел мгновенно свершившуюся перемену в этом человеке.

- Ну, я вам доложу, - выговорил, наконец, один из Совета, - Толомеи просто ящик с сюрпризами. Где он прятал ее столько времени?

- Это не тема для шуток, - осадил его подеста Никколино Патрицци. - Я слышал, ее семью вырезали бандиты Салимбени. К счастью, девица в это время была у исповеди. Я хорошо помню ее отца. Редкий был человек, никому не удавалось поколебать его убеждений…

- Вы уверены, что девица вообще там была? - не поверил другой магистрат. - Невероятно, чтобы Салимбени упустил такую жемчужину!

- Кажется, ее спас священник. Толомеи взял обоих под свое покровительство. - Никколино Патрицци вздохнул и отпил вина из серебряного кубка. - Надеюсь, это не разожжет старинную вражду. Ведь нам с таким трудом удалось ее обуздать…

Мессир Толомеи много недель с тайным ужасом ждал этой минуты. Он знал, что в канун Успенья в соборе лицом к лицу столкнется с одиозным главой враждебного клана, а долг чести требовал отомстить за брата и его семью. Поэтому, поклонившись перед алтарем, он направился к подиуму, выискивая глазами Салимбени среди собравшейся знати.

- Доброго вам вечера, дорогой друг! - распахнул объятия Салимбени при виде старого врага. - Надеюсь, ваша семья в добром здравии?

- Более-менее, - ответил Толомеи сквозь зубы. - Некоторые погибли недавно от рук бандитов; слышали, наверное?

- Да, слухи ходят, - ответил Салимбени. Радушные объятия как-то очень ловко перешли в презрительное пожатие плеч. - Но я не верю слухам.