Статуя сексуальной свободы - Елена Логунова

Пережитое волнение и тяжкий физический труд пробудили задремавшее было чувство голода, и Рюмка тут же, в яме, позавтракала во второй раз. Сантиметр за сантиметром поглощая колбасу, она расслабленно улыбалась и жмурилась, как разомлевшая кошка.

Тем временем невидимая в условиях дневного света путеводная звезда бездомной бродяжки со стоном сорвалась с небес и стремительно полетела вниз. Белую полосу непутевой жизни Риммы Кондачковой накрыла черная полоса смерти. В тот момент, когда на ее голову опустилась тяжелая доска, она жевала «Домашнюю полукопченую» и умерла с улыбкой на губах.

…Закончив разговор с Денисом, я повесила трубку, но отойти от аппарата не спешила. Вспомнив инструкцию по эксплуатации чудо-телефона, тезисно изложенную Зямой, я старательно помассировала холку нашему новому коммуникационному слизню. В благодарность за проявленную заботу чудище выдало мне список зарегистрированных им звонков. Я изучила его с повышенным вниманием.

Столбик номеров, выплывший из глубины зеленого пластика, в двух местах прерывался сообщением «номер не определен». Соответствующие звонки отстояли один от другого незначительно, они поступили с разницей в какие-то полчаса. Я напрягла память, расстройством которой пока не страдаю, и решила, что вторым звонком некто с прокуренным голосом вызвал меня на позднее свидание у гастронома. И уж совсем просто было разобраться с первым звонком, потому что он был дебютной работой нашего телефонного монстра. А я совершенно точно помнила, что обновила телефон мамуля и беседовала она с корреспондентом «Теленедели».

– Значит, сначала ты проморгал входящий номер любознательного газетчика, а потом так же оплошал с Хрипатым, – укорила я слизня, при перечислении его промахов машинально загнув пару пальцев.

Трошкина, в этот самый момент выглянувшая из комнаты, не преминула съехидничать:

– Ладошка ковшиком, личико постное… Кузнецова, ты что тут делаешь? Просишь милостыню на не зарастающей народной тропе к туалету?

– Нет, Дюха не похожа на побирушку, она недостаточно колоритная! – подал голос Зяма. – К нам сегодня заглядывала одна яркая представительница вида, так вот это, скажу я вам, был типаж! Лицо, фигура, наряд – все выдержано в безупречном клошарском стиле!

– К нам приходила нищенка? – удивилась мамуля.

Вспомнив, что особа, которую Зяма назвал колоритной, отрекомендовалась нам папулиной подружкой, я, чтобы не огорчать родительницу и не компрометировать родителя, попыталась закрыть вопрос уклончивым ответом:

– Я видела эту яркую личность на лестнице, она к Раисе Павловне стучалась.

– А! Это, наверное, Рюмка! – усмехнувшись, сказала Алка.

– Ты тоже с ней знакома? – удивилась я.

Возникло неприятное ощущение, будто у меня недостаточно широкий круг общения.

– Лично – не знакома, но мне Раиса Павловна о ней рассказывала, – объяснила Трошкина. – Это своего рода местная знаменитость, некоронованная королева помойки у гастронома. Рюмке, единственной из всех бомжей, администрация магазина разрешает сколько угодно копошиться в контейнерах, потому что она попутно наводит в них порядок. Бутылки и прочий ликвидный мусор тщательно выгребает, а остальное складывает в мешки и с земли подбирает все до единой бумажки.

– Да, бабе Рае это должно импонировать, она сама великая аккуратистка, – заметила мамуля.

Трошкина кивнула:

– Раиса Павловна Рюмке покровительствует, подкармливает ее, старые вещи отдает. И называет не Рюмкой, как все вокруг, а уважительно, по имени. Эту женщину вообще-то Риммой зовут.

– Очень хорошо, – я поспешила закрыть эту тему и перейти к новой, более интересной для меня лично. – Зямка! Вы с папулей недавно в телефоне ковырялись, скажи, он в полном порядке?

– Папуля или телефон?

Я замахнулась на братца трубкой, и он перестал валять дурака, ответил по-человечески:

– Телефон в норме.

– А почему же он не все номера определяет?

– А почему он должен определять все номера? – Зяма не удержался, опять начал вредничать. – Если звонили с телефона-автомата, номер не определится.

– Другие варианты есть? Нет? Может, звонили с сотового, нажав какую-нибудь секретную кнопочку для сохранения анонимности?

Братец покачал головой:

– Тогда было бы написано не «номер не определился», а «номер скрыт».

Я подвигала челюстью, похлопала ресничками, почесала в затылке, но так и не смогла придумать причину, которая вынудила газетного корреспондента интервьюировать нашу великую писательницу из будки таксофона. Наша городская «Теленеделя» – это вам, конечно, не «Нью-Йорк таймс», но телефоны у них в редакции есть, я знаю. У меня в этом лимонно-желтом издании бывшая однокурсница работает, Маринка Чижова.

Я снова прижала трубку к уху, потянулась к ямкам с кнопками и, пока набирала номер, нарочито небрежно спросила мамулю:

– Ма, а как тебе представился вчерашний корреспондент «Теленедели», не помнишь?

– Э-э-э… Не то Алексей, не то Андрей… Какое-то очень простое, широко распространенное имя, – неуверенно ответила мамуля. – Помню только, что мне оно показалось очень смешным.

– Иван Петрович Сидоров, – любезно предложила свой собственный вариант очень простого, широко распространенного и при этом смешного имени Трошкина.

– Точно! – обрадовалась подсказке мамуля. – Почти угадала! Иванов! Его зовут Александр Иванов!

– И это, по-вашему, смешное имя? – не без горечи спросил Зяма.

В школьные годы он вдоволь настрадался из-за того, что его редкое, сложное и абсолютно не смешное имя Казимир малограмотные одноклассники норовили написать в два слова: Козий Мир. Козий Мир Кузнецов. Мне всегда нравилось, как это звучит. Как название далекой планеты, населенной молотобойцами, которые без устали занимаются педикюром мелкого рогатого скота.

– Так ведь был такой сатирик – Александр Иванов, – объяснила мамуля. – Раньше его часто показывали по телевизору, он там читал свои пародии. Иногда они были смешные.

– Здрасьте! – сказала я.

– Что – здрасьте? Ты мне не веришь? – обиделась мамуля. – Думаешь, у меня на поприще сочинения страшилок чувство юмора совсем атрофировалось?

– Здрасьте, это «Теленеделя»? – повторила я. – А Чижову можно услышать?

– Переключаю, – равнодушно молвила секретарша, и в трубке заиграла музыка, почему-то марш Мендельсона.

Свадебный гимн звучал долго, не меньше пяти минут. Можно было подумать, что весь коллектив редакции, разбившись на пары, колонной по два идет к алтарю. Дожидаясь окончания сеанса одновременной брачной игры, я немногословно отбивалась от вопросов любопытной мамули и уводила взгляд в сторону от проницательных глаз Трошкиной. Делиться с кем-то своими сырыми соображениями я считала преждевременным.