Автопортрет с устрицей в кармане - Роман Шмараков

Делать нечего, тот снова взялся за работу и поверх всего этого благочестия заново написал богиню, но делал это в таком трепете и беспокойстве, что глаза у нее вышли косыми, а лицо испуганным. Отчаявшись это исправить, он взял картину и побежал с ней к купцу, чтобы быстрее сбыть ее с рук. Купец, который и сам был любитель посмеяться, спросил, отчего это у Венеры такой ошалелый вид, а тот не нашел ничего лучшего, как ответить, что она испугалась Страшного суда. Купец сказал, что Венера должна ободрять своих поклонников, дабы не страшились воевать под ее знаменами, а ежели у нее такое лицо, человек еще сто раз подумает, нужно ли ему все это; он делал вид, что ему это не нравится и что он хочет сбавить условленную цену, но бедный живописец на все соглашался – он ведь думал, что это небеса послали ему такое знаменье, чтобы он одумался и впредь не писал всякого срама, – так что купцу наконец стало его жалко, он бросил над ним потешаться, заплатил ему, как обещал, и забрал у него картину со всякими похвалами, а потом находил в ней несравненную забаву, собирая подле нее приятелей и пересказывая, как эта Венера вышла на свет Божий, со своими замечаниями и прибавлениями.

Г-н де Корвиль вспомнил г-жу де Гайарден с ее рассказом о сестрах Пюизье и предупредил г-на де Бривуа, что он не единственный будет притязать на свою долю в этой проделке. Г-н де Бривуа сообщил, что ждет своей славы со спокойной уверенностью, не умаляющейся оттого, что время идет, а славы все нет, ибо он знает, как медлительна сия последняя и какие глупости могут задержать ее в дороге; свою речь он скрепил известными стихами Марциала:

Тут г-н де Корвиль подумал, что когда каждый возьмет из этой картины то, что ему по совести причитается, на долю г-на Клотара останется очень мало или совсем ничего – а впрочем, можно полагать, что г-на Клотара это не очень опечалит.

– А потом он явился этому своему приятелю, – сказала Джейн викарию, – весь переливающийся, и сказал, что наши представления о загробной жизни страдают известной неполнотой. Как вы думаете, он прав?

– Возможно, – вежливо сказал викарий.

– Я бы ему не доверяла, – сказала Джейн. – Хотя после этого он ушел через футляр от контрабаса, так что… Доброе утро, инспектор. Как вам вчерашнее сражение?

– Много доблести и славы, – отвечал инспектор, входя из сада. – Я понимаю, почему люди сюда ездят. С другой стороны, те, кто считает это утехами невежества… Доброе утро, мистер Годфри. Что это с вами?

– Ничего особенного, – сказал мистер Годфри, который выходил из дому, со страдальческим видом держась за поясницу. – Когда ищешь что-нибудь на полу, надо меньше кланяться, вот и все.

– Ой, это печально, – сказала Джейн. – Наверняка у миссис Хислоп есть какая-нибудь мазь. Сейчас я спрошу.

– Не стоит, – сказал мистер Годфри. – Я встретил на лестнице мисс Робертсон, она сказала, что у нее есть несравненное средство, которое мгновенно избавит меня от всего. Мне остается надеяться.

– А медаль вы так и не нашли? – спросила Джейн.

– Нет, не нашел, – сказал мистер Годфри, – зато теперь у меня есть жало в плоть, это отвлекает от всякой суеты. В моем возрасте уже пора ограничивать свои планы пределами тела и радоваться, если они осуществляются.

– Желаю вам скорейшего выздоровления, – сказал викарий.

– Спасибо, – отозвался мистер Годфри. – Собираетесь на рыбалку, мистер Хоуден?

– Да, – сказал Роджер, входя в галерею и ставя сумку у стены. – Я подумал, что если от меня тут ничего не нужно, я могу себе это позволить. В конце концов, я уже давно не сидел в тростниках, и Джеффри Герберт будет рад меня видеть. Я так и вижу его радость, умеренную опасением распугать плотву.

– Я вам завидую, – сказала мисс Робертсон, спустившись с лестницы. – Хотела бы и я так же.

– Так в чем же дело? – спросил Роджер. – Я дам вам червей.

– Нет, куда мне, – сказала мисс Робертсон. – Мистер Годфри, вот, пожалуйста, разотритесь этим, и я обещаю, вы и не заметите, как почувствуете…

– Потом, потом, – сказал мистер Годфри, отмахиваясь. – Спасибо.

– В самом деле, – сказал Роджер, – почему нет? Там тихо, хорошо и иногда клюет. Вы вернетесь оттуда новым человеком. Я всегда так возвращаюсь.

– Ничего не выйдет, – сказала мисс Робертсон. – Я на своем месте только в этом саду, потому что его создал Эдвардс, который руководствуется почти теми же предпочтениями, какими руководствовалась бы и я; но стоит выйти за калитку, и я чувствую себя как на торжественном обеде, где большинством вилок меня не учили пользоваться; надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

– Да, я вас понимаю, – сказал викарий.

– Люди, что жили до нас, – продолжила мисс Робертсон, – хорошо знали, какая связь существует между чистотой воображения и искренностью в любви; они были честны за столом, в бою и на ложе, а потому могли призвать себе на помощь всю мощь природы, если она им требовалась; в гневе они ударяли рукой в землю, чтобы вызвать Эринний, и были уверены, что Эриннии придут. Этот мир учил нас искренности – эти пчелы в ежевике, щегол в ветвях, озера в глубоком лесу, – промолвила она, обратясь к картине, – но мы пренебрегали этим уроком; и тогда мир начал показывать нам лишь нас самих. Не знаю, чего в этом больше – услужливости или презрения. Словно в той истории, которую Генри рассказывал про обезьяну с ключами… Вы слышали ее? – спросила она у присутствующих. – О, это замечательная история. Генри был в девственном лесу и решил отдохнуть. Он лег на землю и уснул крепким сном, а когда проснулся, обнаружил, что обезьяна, одна из тех, которыми кишел этот лес, подобралась к нему, пока он спал, и вытащила ключи у него из кармана. Обезьяна сидела напротив него на ветке, играла с ключами и выглядела совершенно как хозяин всего того, до чего можно добраться с их помощью; по всему было видно, что ключи ей нравятся и что просто так она их не отдаст. Что было ему делать? Он пытался быть с ней ласковым, потом грозным, думал отвлечь ее от ключей, предлагая другие предметы, но обезьяна смотрела на все равнодушно; а когда он совсем отчаялся, то с досады кинул в обезьяну какой-то шишкой, а она нашла такую же и запустила в него; тут к нему пришла счастливая мысль. У него были какие-то другие ключи: он кинул в обезьяну и получил первые обратно.

– Это как общество взаимного кредитования, – сказал Роджер.

– А он потом не пробовал вернуть и вторые? – спросил викарий.