Тайна Дамы в сером - Ольга Строгова

Дети совершенно не дичились иностранца, а, наоборот, спустившись со сцены, брали свои стульчики и подсаживались поближе, так что вскоре завучи и старейшие педагоги оказались оттеснены от гостя во второй и даже в третий ряд. Они, конечно, поворчали немного – мол, газовые кокошники «Снежинок» мешают им видеть сцену и происходящее на ней объяснение Чацкого с Софьей, – но слегка, вполсилы, порядка ради, а не всерьез.

Присутствовал в зале и человек, которого, по-видимому, нисколько не интересовало ни происходящее на сцене, ни рядом с ней. Судя по неподвижности его позы, по прикрытым глазам, по свободно свесившимся ниже колен тяжелым, заросшим черными волосами рукам, человек этот спал.

Окружающим часто казалось, что он спит, однако это почти всегда было не так. Он вообще спал мало – мучили сны, навеваемые тяжелым и, в сущности, безрезультатным спортивным прошлым. Что ж, место учителя физкультуры в школе – не самое плохое окончание карьеры для таких, как он. Со временем он стал забывать о том, как чуть было не попал в команду первой лиги – помешала нелепая случайность, травма левого мениска, – и лишь иногда, ночью, во сне ему являлось изумрудное поле под хлопающими флагами, ревущие трибуны и летящий с пушечной силой прямо в лицо мяч.

В общем, физрук не спал, а просто сидел с закрытыми глазами и думал. Этот процесс занимал у него достаточно времени и сил, чтобы не отвлекаться на внешние раздражители. Уроков во второй смене у него сегодня не было, а на концерт он попал по той простой причине, что ведь надо же и ему где-то находиться; спортзал по-прежнему заперт, а уйти из школы раньше половины шестого он, по некоторым причинам, никак не мог.

Причины же эти были непосредственно связаны с Манечкой, чьи черные глаза, пышная фигурка и легкий, веселый нрав давно уже составляли предмет его мечтательных размышлений. До сих пор Манечка упорно не обращала внимания на неумелые попытки ухаживания с его стороны, но он был терпелив и не склонен впадать в уныние; некоторые полагали, что это проистекает от недостатка воображения.

Стоит ли говорить, что чувства физрука к хорошенькой секретарше были известны всей школе и до приезда немца составляли одну из основных тем всех кулуарных обсуждений? Обсуждали, впрочем, все больше исподтишка, вполголоса, ибо физрук был массивен, угрюм и на уроках в 10-м и 11-м классах легко выжимал шестидесятикилограммовую штангу – в назидание ленивым и малахольным выпускникам.

Прекрасно осведомлена была об этих чувствах и уже известная нам Оксана Георгиевна Бельская, которая даже по школьным меркам отличалась настырным любопытством и неумением держать язык за зубами. Оксана Георгиевна тоже пришла на концерт, поскольку там должны были выступать девочки из ее класса. Хотя она, в отличие от физрука, изображала живейшую активность и участие, улыбалась и хлопала в ладоши, мысли ее были так же далеки от происходящего, как и его.

Оксана Георгиевна остро переживала свалившиеся на нее неприятности. Немного поразмыслив, она пришла к выводу, что во всем виновата Манечка – если бы она не задержала Бельскую своими интригующими намеками, та успела бы вернуться в класс до прихода рассерженной кем-то или чем-то директрисы и не попала бы под горячую руку.

Очень привлекательной (во всех отношениях!) представлялась мысль отбить у секретарши ее смазливого иностранца. Но это могло занять определенное время, а отомстить подлянке хотелось прямо сейчас.

Когда «Снежинки» горохом посыпались со сцены, Бельская завертела головой, высматривая в зале Манечку. Ага, вон она – отирается сзади. Поздно, голубушка, свободных мест нет, тем более рядом с твоим немцем. Потом взгляд Бельской упал на мирно отдыхающего в дальнем углу физрука, и ее осенило.

Энергично орудуя локтями среди стоящих и наступая на ноги сидящим, она пробралась в угол.

– Андрюш, подвинься, – шепнула она хмуро взглянувшему на нее физруку, – чего расскажу… Маня-то наша, не иначе, в Швейцарию собирается!..

Но расшевелить физрука оказалось делом трудным. То ли здесь сыграло роль пресловутое отсутствие воображения, то ли устоявшаяся репутация Оксаны Георгиевны как скандалистки и сплетницы, но на протяжении всего концерта он оставался глух к ее нашептываниям.

Когда же концерт окончился и все потянулись к выходу, Бельская удвоила усилия.

– Да ты сам посмотри, если мне не веришь! – она ухватила физрука за плечо и развернула к сцене. У сцены Манечка, пробившись наконец сквозь толпу детей, что-то быстро говорила Карлу, блестя агатовыми глазками и жемчужными зубками, свеженькая и хорошенькая до невозможности.

Карл утвердительно кивнул, и лицо Манечки озарилось радостью. Манечка сделала пируэт, изяществу которого позавидовала бы любая «Снежинка», и упорхнула, а Карл остался разговаривать с детьми.

Бельская почувствовала, как напряглись стальные мышцы под ее пальцами, и поспешила добавить:

– Во, и пацан ее около немца ошивается!

На самом деле Лешка не ошивался. Он скромно стоял в стороне и ждал, когда на него обратят внимание.

Внимание вскоре было обращено. Карл поздоровался с ним за руку, как со взрослым, и они вместе направились к дверям. Физрук молча двинулся следом. Бельская – тоже, на всякий случай держась несколько позади физрука.

Те двое прошли в холл, к спортзалу, и остановились. В нескольких шагах от них остановился и физрук. Бельская, делая вид, что изучает расписание, навострила уши.

… – Нет там никакого ремонта! Это она специально заперла, из-за вас.

– Почему из-за меня? И кто – она?

– Завхоз, кто же еще. Чтобы вы туда не ходили и не видели, что там. Но если выее попросите, вам она откроет… Ну пожалуйста, Карл Генрихович!

Карл с сомнением посмотрел на него.

– Ладно, – сказал он наконец, – я попробую. Приноси завтра кимоно, позанимаемся час-другой перед уроками.

Лешка шмыгнул носом и потупился.

– Кимоно…

– Или спортивный костюм, – быстро поправился Карл.

Физрук угрожающе засопел и придвинулся ближе.

Лешка испуганно оглянулся на него.

– Морозов, – сказал ему физрук, – иди в класс.

Лешка посмотрел на Карла. Тот чуть заметно кивнул.

Лешка удалился, но не так чтобы очень быстро и не так чтобы очень далеко – чтобы можно было если не подслушивать, то хотя бы подглядывать.

– Драться, – выдохнул физрук в лицо Карлу. – Сейчас.

– Почему? – удивился Карл.

– Драться, – тихо и яростно повторил физрук.

– Нет, – спокойно возразил Карл.

– Трус. Арийская морда.

Карл пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Не помня себя, физрук замахнулся на него, но Карл перехватил его руку и легко, несильно дернул вниз. Физрук, никак не ожидавший от интеллигента и бабского любимца такой быстрой, профессиональной реакции, охнул не столько от боли, сколько от удивления.