Тайна Дамы в сером - Ольга Строгова

Торопливо запихнув в рот шестой пирожок, трудовик перешел от невнятного шепота к нормальному тону.

Оказалось, что не только баня понравилась Карлу, но и Карл пришелся по душе банному обществу. Поначалу, когда трудовик предупредил общество, что приведет с собой непьющего иностранца, это было воспринято без особого восторга и немца встретили настороженно. Вскоре, однако, выяснилось, что немец обладает рядом неоспоримых достоинств: он, во-первых, сразу же угостил всю компанию пивом (хотя сам весь вечер сосал одну минеральную воду); во-вторых, охотно и не чинясь отвечал на разнообразные вопросы про жизнь за рубежом; а в-третьих, ему можно было рассказывать анекдоты, которые в своем кругу рассказывать было нельзя, потому что их и так все знали.

Он оказался благодарным слушателем, несмотря даже и на то, что некоторые анекдоты приходилось повторять по два раза, чтобы до него дошло – сказывалась разность менталитетов.

Но еще лучшим он оказался рассказчиком; когда ребята спросили его, где это он так загорел в зимнее время – в солярии, что ли, прохлаждался, – выяснилось, что нет, не в солярии, и не прохлаждался, а, наоборот, провел два месяца в Египте, на археологических раскопках. Температура в Египте была +25°, женщины и посторонние на раскопки не допускались, вот они и работали налегке, как древние египтяне, в одних набедренных повязках. И наработали, между прочим, немало интересного.

Слушая, как они откапывали неизвестную ранее науке гробницу верховного жреца Амона-Ра, полную сокровищ и хитрых ловушек, общество иногда даже забывало про пиво. Рассказ про Египет произвел глубокое впечатление не только на водопроводчика Костю или, скажем, автослесаря Михалыча, но и на кандидата технических наук Петушевского, который пиво и водку не пил по причине язвенной болезни, но баню посещал аккуратно, чтобы, как он говорил, отдохнуть от семейного террора.

Этот самый Петушевский, как интеллектуальная элита, и вынес окончательный вердикт в адрес немца, когда тот, упарившись, нырнул в ледяной бассейн: правильный мужик, свой в доску. Принять в общество. Степе – выразить благодарность.

… – Ладно, – сказала завхоз, поднимаясь, – молодец, Степа. Все сделал так, как надо. А теперь иди. Я тебе еще пирогов дам с собой.

– Катерина Алексевна, – жалобно спросил трудовик, – а мне обязательно уходить? Больно уж хорошо у вас… пахнет, и вообще… Я буду нем, как рыба. Неужто вы мне не доверяете?

– Не в этом дело, – возразила завхоз, – просто я жду еще кое-кого, и твое присутствие нежелательно.

Трудовик вздохнул, прижал к груди большой пакет из пергаментной бумаги, полный горячих пирожков, и понуро удалился. Закрыв за ним дверь, завхоз взглянула на часы (как раз половина десятого) и прошла в кабинет.

В кабинете Карл с интересом разглядывал тесно уставленные книжные полки (сама завхоз была не большая охотница до чтения, но все ее мужья, и предыдущие, и нынешний, и дети, и даже подрастающие внуки обладали самыми разнообразными литературно-художественными вкусами). Карлу нравился дом завхоза – старинный, деревянный, с высокими потемневшими потолками, скрипучим паркетом и черно-белыми фотографиями на стенах; очень понравилось и семейство – милые, гостеприимные люди, встретившие его весьма тепло и сердечно. Только одна из невесток завхоза, лицо которой показалось ему знакомым (ах да, конечно, она же работает в гостинице), подав ему отмытую от муки руку, тут же и отвернулась с тяжелым вздохом.

Потом старший сын завхоза, служивший судовым механиком на балтийском сухогрузе и учившийся заочно в судостроительном, советовался с профессором по поводу экзамена по новейшей истории, а гражданский муж завхоза, вологодский кооператор, наоборот, обучал его хитроумной русской игре под названием «домино».

При этом все трое время от времени как бы невзначай поднимали головы и принюхивались к истекающим из кухни ароматам.

Когда же тяжелые напольные часы в прихожей пробили половину десятого, мужчины завхоза, извинившись перед гостем, пошли ставить самовар – старинный, многоведерный, топившийся по особым случаям и исключительно на яблоневых поленцах.

Взгляд Карла, скользнув по тщательно протертым от пыли корешкам, миновал многотомную «Историю живописи» (увлечение первого мужа завхоза, бухгалтера по образованию) и остановился на подарочной, в яркой суперобложке, «Дрезденской галерее». Приложив некоторое усилие, он вытащил плотно зажатый соседями альбом и принялся его листать.

Завхоз, остановившись в дверях кабинета, наблюдала за ним.

Он довольно быстро нашел то, что искал. Уселся с альбомом в кресло, положив его на колени, и погрузился в созерцание. Лицо его приобрело отрешенное и даже какое-то мечтательное выражение. Завхозу не было видно, какую именно картину он разглядывает с таким вниманием, но кое-какие соображения на этот счет у нее имелись.

Завхоз вошла в кабинет. Карл поднял на нее задумчивый взгляд и улыбнулся.

– Давайте я попробую угадать, – предложила завхоз, усаживаясь напротив, – вас интересует портрет дамы в сером, начала XVI века, кисти неизвестного художника?

– Вы так хорошо разбираетесь в живописи, Кэтрин?

– Отнюдь, – фыркнула завхоз, – но эту картину я знаю. У нас в школе все ее знают. Не правда ли, поразительное сходство? Мы даже сделали цветную ксерокопию, вставили в рамку и преподнесли ей на прошлый день рождения, но она, как всегда, поскромничала и не стала вешать портрет на стену своего кабинета, как мы ее ни уговаривали…

Карл опустил глаза.

«Э, да ты, друг мой, романтик, – с неудовольствием подумала завхоз, – и чувствителен вдобавок, как все немцы. А нашей тихоне нужен дикарь, варвар, чтобы, ни о чем не спрашивая, перекинул через седло да и увез бы в свою пещеру».

– Впрочем, вы, вероятно, видели и оригинал? – спросила она вслух. – Вы ведь бывали в Дрездене?

– Да, – просто ответил Карл, – и каждый раз, когда я был в Дрездене, я видел этот портрет.

На это завхоз не нашлась что ответить.

Некоторое время они молча смотрели на даму в сером, а дама в сером смотрела на них. У нее было тонкое, нежное, очень белое, словно светящееся изнутри, лицо. Глаза, большие, мягкие, выстланные изнутри светло-серым бархатом, смотрели печально и кротко; маленький бледно-розовый рот был строг и навевал мысли о посте, воздержании и отказе от прочих земных удовольствий. Между тем дама нисколько не походила на монашенку; она была изысканно и богато одета и, судя по жемчужным нитям в темно-пепельных волосах, жемчужному ожерелью на стоячем кружевном воротнике и обилию перстней на тонких длинных пальцах, принадлежала к высшей аристократии.

И она в самом деле была очень, очень похожа на Аделаиду, разве что лет на десять моложе – но выражение лица, эта покорность судьбе и общее впечатление погруженной в сон, припорошенной снегом души было совершенно то же самое.

Часы пробили три четверти десятого.

– Где она? – спросил Карл, коротко взглянув на завхоза.