Повешенный - Лина Вальх

Пока в его жизни не появился Алан Маккензи.

Облачко едкого приторно сладкого дыма вылетело прямо в лицо Уильяму, отчего мужчина закашлял, тряхнул каштановыми волосами и зло сверкнул глазами на своего собеседника, нагло ухмыляющегося ему в лицо. Уилл не мог сказать, что именно его привлекало в Алане Маккензи, как и не мог сказать, почему тот выбрал именно его, Уильяма, для своих разговоров перед камином, на крыше здания, за столиком в кафе, для своих весьма таинственных и пугающих откровений и решений на грани фатальности, за которые Уилла ещё долго будут преследовать ночные кошмары.

С Аланом Маккензи Уильям был знаком не так давно, однако у молодого врача уже довольно продолжительное время складывалось впечатление, что он знает этого мужчину практически всю свою жизнь, что этот таинственный и непонятный для него Алан всегда был рядом с ним, а не появился в его жизни при не менее странных и таинственных обстоятельствах. Алан выглядел не старше Уильяма и всегда походил на одного из тех смазливых актёров, которых можно было видеть на экранах кинотеатров, что своими голосами сводили с ума не один десяток томно вздыхающих красавиц, боготворящих не так давно пришедший в кинематограф звук. Алан, казалось, был не старше Уильяма, однако в его глазах Уилл все время видел отпечаток долгих прожитых Аланом лет, идущих вразрез с миловидной внешностью юноши.

Алан Маккензи тянул к себе Уилла и пугал одновременно.

Казалось, что вопрос Уильяма немало рассмешил Алана, потому как тот продолжал смеяться, кутаясь в дорогое черное пальто, на котором, Уилл мог поклясться, определенно были следы крови только что расстрелянной у входа в неприметное кафе семьи одного из подельников самого Алана. Уильям не был знаком с ними, но тем не менее испытывал давящее на плечи липкое чувство ответственности за их жизни, перечёркнутые рукой всего одного человека. Алан же, судя по всему, уже очень давно не испытывал мук совести за совершенные преступления.

Алан не спешил пояснять брошенные им слова, затягиваясь едким ядовитым дымом, кружащим Уильяму голову, и глядя на ясное ночное небо, какого Уильям уже давно не видел в этих краях. Уилл не мог сказать, что отражалось в этот момент на лице Алана, но промелькнувшая пугающая тень, показалась молодому врачу отдалённым призраком боли или сожаления, что было довольно удивительно видеть на лице обычно бесстрастного и пугающего своим спокойствием юноши.

– Зачем? – спокойным и даже несколько отстранённым голосом спросил Уильям; вопрос крутился у него на языке уже довольно долгое время, но мужчина все никак не мог найти в себе силы, чтобы задать его, чтобы спросить Алана об этом. – Неужели это действительно было так нужно?

Алан удивлённо изогнул бровь, неожиданно поджав губы и стряхнув с самокрученной сигареты пепел прямо на собственные новенькие ботинки. Было видно, что он не горел особым желанием отвечать на вопрос Уильяма, но все же тёплое облачко пара вырвалось изо рта молодого мужчины, прежде чем он полностью обернулся к Уиллу и заглянул в тёмные глаза своего собеседника.

– Ты испытывал когда-нибудь чувство вины, что разъедало тебя изнутри, что сжигало тебя, доводило до безумия и заставляло совершать то, чего ты никогда и не мог себе представить? Чувствовал ли ты когда-нибудь себя беспомощным перед насмешками судьбы, повлиять на которую ты просто не в силах, как бы тебе этого не хотелось и сколько бы усилий ты не прилагал? Хотел ли ты когда-нибудь извиниться, но не мог этого сделать? Знаю, что да. И много раз.

Голос Алана был мертвецки холоден, а бесцветные серые глаза блуждали по лицу Уильяма, будто бы пытались найти за что б им зацепиться взглядом. По телу юного врача пробежали мурашки от проникающего в каждую клеточку чувства страха перед этим… человеком. А мог ли Уильям вообще назвать его человеком? У Уильяма не было ответа на этот вопрос.

Уильям молчал, позволяя тишине растянуться на непозволительно долгие минуты, разрываемые лишь далёким гулом полицейских сирен, спешащих на место происшествия, которое на следующее утро уже будет пестреть на всех первых полосах главных чикагских газет. Рука Алана мелко и практически незаметно задрожала, когда мужчина стряхнул с сигареты пепел, а черты лица, казалось, лишь сильнее заострились, превращая юное лицо в лицо глубокого старика, каким Алан казался Уильяму внутри.

– Я опаздываю или же прихожу слишком рано. Мне достаётся либо бесчувственная гранитная плита, либо же младенец, не понимающий и половины из того, что я ему говорю, – практически безэмоционально протянул Алан, словно бы это был не он, словно бы это были чьи-то чужие, незнакомые ему слова, которые он слышал и говорил в первый раз в своей жизни, словно бы он не чувствовал ничего. – Иногда я успеваю вовремя, могу поговорить, но я не могу извиниться, сказать, что мне жаль всего, что произошло, потому что уже слишком поздно. Я… сделал слишком много ошибок, слишком много оступался, теряя над собой контроль, пока все не стало слишком неправильно, слишком запутанно и болезненно для нас обоих. Я виноват и не могу этого исправить, не могу извиниться, не могу загладить свою вину.

Казалось, Алан говорил сам с собой, забыв о присутствующем рядом Уильяме, окончательно переставшем понимать то, что происходило сейчас у него перед глазами. Порой Алан походил на сумасшедшего, на одного из тех, кого Уилл наблюдал во время своей университетской практики, но между тем слова Алана казались Уильяму осмысленными, полными тайных намёков и знаков, которые Уилл не мог разгадать, как бы не пытался. Он слушал, запоминал каждую деталь, но на следующий день не мог вспомнить и половины из того, что ему говорил Алан, словно бы никакого разговора и не было, а в голове стоял дурманящий туман, отдающий тонким дорогим ароматом сигар, что так любил Алан.

Каждый раз Уильям тщетно пытался поймать за хвост это ускользающее от него чувство, эти воспоминания, тонким шлейфом лёгкого дыма просачивающиеся сквозь ловкие пальцы врача, словно бы это могло что-то изменить, словно бы это могло позволить ему понять чуть больше о своём странном и таинственном друге. Но вместо этого Уильям чувствовал лишь тяжесть в своей голове, поглощающую все возникающие у мужчины вопросы и получаемые на них от Алана ответы.

– Зачем мне нужен ты, Уильям? – сорвав с языка Уильяма вопрос, Алан сделал затяжку, на мгновение позволив липкому дыму облизать своими языками лёгкие, а затем, запрокинув голову, выпустил колечки дыма в усеянное мириадами звёзд чистое ночное небо, ставшее такой редкостью в последние годы. – Ты, Уилл… Забавный. И интересный. Для человека, разумеется. Должен сказать, что ты немало меня удивил. Обычно я быстро забываю людей: вы так быстро исчезаете, растворяетесь пылью истории в воздухе, что мне порой кажется, что прошло всего пару минут, а на деле столетие, – Алан хмыкнул и пожал плечами. – Я питаю особую слабость ко всему превосходному и идеальному, а ты Уилл просто идеально выполняешь свою работу. – Алан криво улыбнулся и сделал ещё одну затяжку. – Ты меня не предашь.

Не предаст? Уильям даже не хотел знать, откуда в Алане было столько уверенности в этих словах. Впрочем, после того, что между ними произошло, и внезапного визита, после которого Уилл снова смог смотреть на это небо, не беспокоясь за свою жизнь, было неудивительно, что Алан придерживался подобного мнения. Тем более Уильяму не хотелось знать, что будет с ним, если он все же предаст своего… друга? Нет, вряд ли Алана можно было назвать его другом. Знакомого? Между ними было гораздо больше, чем просто заурядное знакомство двух противоположностей. Однако Уилл не мог отрицать того, что идти наперекор Алану он просто не посмел бы – произнесенные в кафе слова все еще колокольным набатом звучали в голове Уильяма, напоминая о том, что все уже давно было сказано и объяснено в их отношениях.