Оцепенение - Камилла Гребе

Внутри паспорт на имя Улле Берга. Тридцать один год. Сто восемьдесят два сантиметра. Под паспортом нахожу кредитку.

Я рассматриваю фото.

Он похож на меня. Русые взъерошенные волосы, темные глаза.

Только у него борода. И он на тринадцать лет старше. Но отрасти я бороду, я тоже сойду за тридцатилетнего.

В голове начинает формироваться план. Он еще расплывчатый, как яйцо на сковородке, но я знаю, что я на верном пути.

Паспорт, одежда – то, чего мне не хватало.

Я кладу конверт на место, застегиваю молнию и встаю. Подхожу к столу и смотрю на стопку бумаг рядом с принтером.

Сверху старая газетная вырезка.

Молодого человека нашли в полночь в критическом состоянии на шоссе 53 в районе замка Спаррехольм. Прохожие вызвали полицию. На данный момент неизвестно, как молодой человек получил эти травмы. Полиция просит свидетелей связаться с ними.

Я кладу обратно вырезку и достаю следующий лист.

Это распечатка текста под названием «Оцепенение».

Я окидываю взглядом листы. На одних – заметки, сделанные вручную, на других – стихотворения.

Улле писатель, наверное, это его рук дело.

Я думаю о зомби-Юнасе внизу.

Что, если я почитаю ему что-то, что он знает или уже читал? Например, что-то из написанного Улле?

Может, это запустит какую-нибудь реакцию в его несчастном мозге, и тот снова включится, как включается компьютер.

Что, если это поможет ему проснуться?

Я закрываю дверь и сажусь в кресло. Оно скрипит под моей тяжестью, но Юнас не реагирует.

Прокашливаюсь, раскладываю листы на коленях и начинаю читать.

Я делаю паузу.

Что это за херня?

Я думал, Улле пишет романы, а не идиотские стихи.

С кровати доносится звук.

Зомби-Юнас стонет. Веки у него подрагивают. Пальцы дрожат, одна рука напряжена. Указательным пальцем он показывает на тумбочку, как в тот первый раз, когда он очнулся.

Он меня понимает? Он узнал текст?

Он тянет и тянет руку. Она всего в паре сантиметров от следов от ногтей на стенке тумбочки.

Со стремительно бьющимся сердцем я продолжаю читать:

– Махххр…

Из горла Юнаса раздается клокотание, мое сердце начинает биться еще быстрее.

В эту секунду раздаются шаги на крыльце, и я слышу, как поворачивается ключ в замочной скважине.

Я вскакиваю и прячу листы под матрасом Юнаса, но успеваю засунуть их лишь наполовину. Другая половина торчит наружу.

Дверь в спальню распахивается, и заглядывает Ракель:

– Привет! У вас все хорошо?

– Да, – отвечаю я, косясь на Юнаса.

Ракель подходит, поправляет простыню и целует Юнаса в лоб.

Раздается шуршание бумаги, и Ракель замирает.

Мое сердце останавливается, а желудок сворачивает узлом.

Но Ракель выпрямляется и улыбается мне:

– Проголодался?

Я почти не спала. Несколько раз просыпалась и не могла снова заснуть. Слушала, как беснуется дрозд в комнате Самуэля. Ворочалась на мокрых простынях. Плакала и молилась.

Поверить не могу, что отца больше нет в живых.

Что Бог забрал к Себе его душу, когда я выкапывала сумку с наркоденьгами. Мне прекрасно известно, что деньги эти – не от продажи рождественских газет.

По приезду в хоспис медсестра отвела меня в палату.

На прикроватной тумбочке стояли свежие цветы и зажженная свеча. Отец лежал со сложенными поверх Библии на груди руками. Одновременно прекрасное и ужасное зрелище. Обыденно и непостижимо разуму, что любимый человек в одну секунду жив, а в следующую уже мертв.

Помимо скорби, меня переполнял гнев.

Отец выбрал не самый лучший момент умереть. Теперь я никогда не узнаю, почему он не рассказал мне правду о матери

Теперь мы с Самуэлем остались одни.

Я думаю о нем. Помню, как акушерка положила мне мокрое тельце на грудь, помню радость в глазах отца, когда он впервые увидел своего внука, хоть тот и был рожден вне брака. Я представляю, как стыдно ему было за распутство дочери.

Помню сына пухлой двухлеткой со складочками на руках и ногах. Он всегда был в хорошем настроении. Для счастья ему хватало добавки каши.

А сейчас?

Сумка с наркоденьгами.

Пакетики с кокаином, рассыпанные по линолеуму в квартире, как лепестки роз.

Брендовая одежда, которая нам была не по карману.

Это я во всем виновата. Кто же еще? Ведь Самуэль родился невинным младенцем, как все дети Божьи.

Доедая бутерброд с сыром, смотрю на сумку на полу.

«Просто сделай это» – написано на ней по-английски.

Вернувшись домой, я не удержалась и заглянула внутрь.

Самуэль был прав. В ней действительно была куча денег. И стоило мне увидеть пачки купюр, как меня наполнил страх перед бритоголовым мужчиной из подъезда – Игорем.

Я хорошо помню, как он до боли сжал мою руку. Она долго еще болела, а кожа ныла так, будто бы я обгорела на солнце.

Несколько раз я вставала проверить, заперла ли я входную дверь на замок и цепочку. А когда я смотрела в окно, мне показалось, что на противоположной стороне дороги кто-то стоял за деревом.