13 дверей, за каждой волки - Лора Руби

останавливаться, пока не разорвет свою жертву на куски, и ничего, кроме бомбы, не могло это прекратить.

Я прыгнула между ними, прикрыла собой тело Фрэнки, но ремень проникал сквозь меня и продолжал петь, как бы громко я ни требовала прекратить, просто прекратить, ПРЕКРАТИТЬ!

Крики Фрэнки стали хриплыми, кровь текла по ногам, и за глухими ударами собственного сердца в ушах она уже не слышала непонятного и остервенелого бормотания монахини, не чувствовала ничего, кроме огня в бедрах, пока дверь не распахнулась и не ворвалась сестра Берт. Она схватила занесенную руку сестры Джорджины.

– Nein, Джорджина, – сказала сестра Берт. – Так нельзя.

– Sie muss für ihre Sünden bestraft sein. Sie müssen alle bestraft sein[21].

– Вы же видите, что она вся в крови? Довольно!

– Sie muss lernen![22]

– Это не ее вина, Джорджина, – настаивала сестра Берт.

– Sie lernen nie![23] – взвизгнула сестра Джорджина. – Warum lernen sie nie?[24]

– Вините Гитлера! – сказала сестра Берт. – Вините фашистов! Вините вашего брата за то, что он присоединился к ним!

С бешеными глазами, в сбившемся облачении сестра Джорджина бросилась с ремнем на сестру Берт. Фрэнки скатилась со стола на пол. У меня перед глазами все затуманилось и побелело. Волк завыл.

Оконное стекло взорвалось, словно в него швырнули стул.

Я бросилась к разбитому окну. Внизу, на мостовой, распростерлась девушка с развороченным лицом и окровавленными волосами. «Нет, – произнесла она выбитой челюстью. – Пожалуйста, подождите!»

* * *

Фрэнки проснулась в лазарете. Она лежала на животе, медсестра Фрида обработала раны и перевязала. Ее помощница Беатрис, похоже, несколько месяцев назад исчезла. Фрэнки не знала, куда она делась. Лоретта знала, но пока не говорила. Лоретта сидела у постели подруги, держа ее за руку и поглаживая. Она дала Фрэнки немного воды и вытерла слезы с ее щек.

Тони тоже пришла. Она сидела с другой стороны кровати, не ерзая, не подскакивая и не дразнясь. Она смотрела на бинты, на сестру с удивлением и ужасом. Потом, не сказав ни слова, вышла. Вернулась через полчаса, таща за собой Стеллу, как упирающегося щенка. Швырнула ее к кровати.

– Тони, не надо, – сказала Лоретта. – Это того не стоит.

Тони не обратила внимания на ее слова.

– Смотри! – Она показала бинты на бедрах сестры. – Смотри, что ты наделала!

– Это не я, а сестра Джорджина, – проговорила Стелла, пятясь. – Не надо обвинять меня в том, что сестра сошла с ума. Я не виновата.

Тони подтащила ее обратно.

– Это ты! Это все из-за тебя!

– Ей не следовало связываться с тем парнем! – воскликнула Стелла.

– Посмотри… на… нее.

– Я ей помогала. Теперь она может раскаяться.

– Ты это сделала. Ты.

Тони несколько раз повторила слово «ты», как заклинание, пока Стелла не сломалась. И тогда Стелла впервые заплакала по-настоящему, впервые с тех пор как умерли родители, оставив ее одинокой, сиротой, которую некому погладить по руке, которой некому вытереть слезы.

* * *

Когда раны Фрэнки зажили достаточно, чтобы она могла лежать на боку, ее навестила сестра Берт. Она напряженно сидела на стуле, который ей уступила Лоретта.

– Мне так жаль, Франческа. – Сестра Берт скользила взглядом по осунувшемуся лицу девушки. – Этого не должно было произойти.

Фрэнки подумала, что утверждение слишком очевидное, чтобы его комментировать. Она попыталась отвернуться, но еще было больно двигаться.

– Вы не знали, но у сестры Джорджины был старший брат. Он жил в Берлине с ее тетей и дядей. Он недавно погиб в бою от штыка. Это… очень мучительная смерть.

Фрэнки наградила монахиню обжигающим взглядом. Обжигающим взглядом, ставшим ее отличительной чертой.

– Мне следует его пожалеть? Мне следует пожалеть ее?

Эти слова должны были резать, но ее тон был тупым, как нож для сливочного масла.

– Нет, – ответила сестра Берт. – Я не жду ничего подобного. Не сейчас. Наверное, тебя успокоит то, что ее сняли с должности и отослали в монастырь на юге штата.

– Хорошая работа, если вы этого добились, – заметила Фрэнки.

Сестра сложила руки на коленях.

– Надеюсь, что когда-нибудь ты найдешь в своем сердце прощение для нее. Не ради нее, а ради себя.

Фрэнки это было безразлично, потому она не стала отвечать, а только спросила:

– Почему разбилось окно?

– Не знаю, – сказала сестра Берт. – Может, сестра Джорджина ударила по стеклу ремнем до того, как я ее остановила.

– Я так не думаю.

– А по-твоему, что случилось?

– Я… Наверное, меня кто-то услышал.

– Я услышала тебя, Фрэнки. Господь услышал.

«Не Господь», – подумала Фрэнки. Бог слишком занят тем, что посылает сражаться на дурацкой войне тихих и мягких мальчишек.

– Наверное, меня услышал ангел.

– Наверное, так и было, – согласилась монахиня. – Ангелы повсюду вокруг нас.

Кстати об ангелах.

– А где Беатрис?

Фрэнки вспотела под бинтами, кожа чесалась.

– Беатрис перевели на другую должность.

– Вы хотите сказать, что ее тоже отослали? – спросила Фрэнки.

– Ей исполнилось восемнадцать, – сказала сестра, будто это все объясняло, и сложила пальцы домиком под подбородком. – У нее будет очень важная работа на войне.

– О… Где?

– За океаном. Там нужны сестры милосердия. Здесь она закончила обучение на медсестру.

– За океаном? А где?

– В Англии, – ответила монахиня.

– Англия! Но…

Фрэнки вообразила, как Беатрис бежит по улицам Лондона, а люфтваффе обстреливает город, сбрасывая повсюду бомбы. Она представила, как Беатрис срывает пистолет с пояса павшего солдата, прицеливается в летящий самолет и жмет на спусковой крючок, пока не кончаются пули. Потом представила, как сама все это проделывает: бежит, целится, стреляет. «Почему бы не женщина? – подумала она. – Почему бы и нет?»

– Фрэнки, нам нужно еще кое о чем поговорить.

Фрэнки потрясла головой, отгоняя видение.

– О чем?

– О твоем друге.

– Каком друге?

– О молодом человеке. Сэмюэле. Сэме.

Фрэнки не хотела говорить с сестрой о Сэме. Сэм принадлежал ей, а не сестре.

– Когда я смогу вернуться в коттедж?

Сестра Берт похлопала себя по губам сложенными домиком пальцами.

– Это я и хотела с тобой обсудить. Хотя тебя наказали сурово, излишне сурово…

– Несправедливо, вы имеете в виду?

– Сурово. И хотя сестра Джорджина не вернется, было решено…

– Кем было решено?

– …что в таких обстоятельствах…

Обстоятельства. Фрэнки махнула рукой. Сестра хочет говорить не о Сэме, она хочет поговорить о грехе. О грехе плоти.

– Мы прощались, – сказала Фрэнки, слишком уставшая и больная, чтобы спрашивать, откуда сестра узнала, и слишком опечаленная, чтобы испытывать неловкость. Фрэнки ни в чем не хотела признаваться. Не отцу Полу, который, она была уверена, ни с кем никогда не прощался. Как и сестра Берт, если не считать