Сочини мою жизнь - Лана Барсукова

Лучше говорить с элементами томности и разочарования. «Добрый вечер, Игорь Лукич, утомил меня этот Савраскин. Поразительное сочетание внешней красоты и внутренней пустоты». А он: «Как вы это разглядели? Мне страшно с вами общаться, эдак вы и во мне что-то разглядите». А она: «Уже». А он: «Что уже?» А она так тихо: «Уже разглядела…» А он: «А я просил? Мне оно надо? Чтобы меня разглядывали». Нет, так еще хуже выходит.

Таня представляла себе этот разговор наподобие лабиринта, который начинается со слов «Здравствуйте, Игорь Лукич», а дальше словесная дорога петляет, дробится, появляются тонкие подвесные мосты, обходные тропы, спрямленные тоннели и прочие головоломные путаницы, но где-то есть выход. Не бывает же лабиринта без выхода. И выход этот только один: предложение выпить кофе или погрызть бублик, но что-то сделать вместе и сугубо наедине. Все остальные варианты означают тупик, уткнувшись в который Таня услышит короткие телефонные гудки, а потом непременно собственное рыдание. В этой реакции своего организма она не сомневалась. Отличие разговорного лабиринта от всех прочих состояло в том, что у Тани будет только одна попытка его пройти. Поэтому она держала телефон в руках, не разжимая, как гранату с оторванной чекой, и оттягивала время звонка.

Согретый теплом Таниной ладошки телефон благодарно ожил. Таня досадливо вздрогнула. Занимать телефон было нельзя, он был предназначен для другого, самого важного звонка в ее теперешней жизни. В таких случаях ворчливо говорят: «Кого еще черти носят?» Но когда Таня увидела, кого именно на этот раз принесли черти, она возлюбила их, как родных. А заодно, в долю секунды, успела поблагодарить всех святых за визит чертей. На дисплее высветилось «сыродел». Буквы прыгали вверх-вниз, но сохраняли строй. Это! был! он!

– Да, алле.

«Откуда это «алле»? Привет, провинция», – отругала себя Таня.

– Танюша, ты меня извини, что отвлекаю.

– Ничего страшного.

«Ужас! Что я говорю? Какая корявая фраза… Вроде как он отвлекает и мешает, но не сильно». И, срочно желая исправиться, Таня отрапортовала:

– Я сделала, Игорь Лукич, то, о чем вы меня просили.

– Что именно?

«Забыл…» – заплакала натянутая внутри струна. Она жила этим поручением, а он… Но не успела Таня осмыслить и оплакать этот жизненный крах, как Игорь Лукич исправился:

– Ах да, Савраскин. Ну как он тебе показался?

– Поразительное сочетание внешней красоты и внутренней пустоты, – выдала Таня заранее подготовленный экспромт.

И тут же почувствовала, что облажалась. Повисла пауза.

– Таня, если ты таким высоким штилем мою биографию напишешь, уволю к чертовой матери и денег не заплачу. Это тезисно. Идем дальше. Я сегодня выпил немного, и, видимо, мне не повезло с собутыльником. Вообще с партийными деятелями, скажу тебе честно, лучше не пить. Поэтому настроение у меня мрачное, и я кусаюсь. Аки собака. Работать уже вряд ли смогу. Если не боишься меня такого, давай посидим где-нибудь.

– Я согласна, – пролепетала Таня, раздираемая желанием завизжать от восторга.

– Ну все, я тебе эсэмэской адрес ресторана скину, подъезжай. Извини, сам заехать не смогу, выпимши я. Хотя я это уже говорил.

И он повесил трубку. «Господи, спасибо!» – подумала Таня.

«И зачем я позвонил? – засомневался Лукич. – Глупо! Ну скакнуло настроение, с кем не бывает. Зачем девушку-то смущать? Совсем раскис я что-то. Может, возраст?» – корил он себя. А что, собственно, он делает не так? Ну посидят они в красивом месте под тихую изысканную музыку, она будет щебетать о разных глупостях, а он думать о своем. Ей будет хорошо. А ему? Ему тоже неплохо. Неужели у него нет права даже на такое послабление?

Как-то развезло его после этого коньяка, на душе было неспокойно, муторно и тревожно. Как будто провели железом по стеклу, и звук этот застыл в его ушах надсадной нотой. От разговора с Пал Палычем осталось бередящее душу послевкусие, от которого хотелось очиститься, заесть чем-нибудь. Или кем-нибудь.

Можно, конечно, поехать к Петровичу, но что-то частенько в последнее время он падает ему на плечо, сокрушаясь из-за несовершенства мира. Даже в дружбе есть лимит на такие излияния. Друг может устать быть вечным донором оптимизма и хорошего настроения. К тому же с Петровичем надо будет о чем-то говорить, пытаться словами поймать тревожность, поселившуюся внутри после встречи с Палычем. А выразить это словами трудно. Вроде ничего особенного и не произошло, не поругались ведь они. Но как заноза в душе сидит, бередит душу плохим предчувствием. Словами занозу не достать.

Нет, лучше с Таней где-нибудь посидеть. С ней и молчать можно. Ведь когда говоришь не о том, что мучает, это все равно что молчишь. Смешная она, молодая совсем и отчаянно старающаяся спрятать свою провинциальность. Хотя это в ней, пожалуй, самое симпатичное. Пыжится, как чижик-пыжик. Эта игра слов понравилась ему, и он, сам не зная зачем, послал ей адрес ресторана.

* * *

– Здравствуйте, Игорь Лукич. – Таня подошла к столику незаметно, сзади.

Игорь Лукич уже совсем было собрался сделать выговор за опоздание, но, оглядев ее, сразу все понял. Девушка явно заезжала домой переодеться и, как говорила его бабушка, причапуриться, навести марафет. То есть предстать в максимально выгодном свете. Лукича осенило, что Таня не просто на исходе рабочего дня заехала с ним поужинать, а старалась, собиралась, наряжалась. Она покачивалась на высоченных каблуках и еле дышала в туго затянутой на талии юбке. Так выглядят девушки, спешащие на свидание. Это было нелепо и трогательно одновременно. И очень ей шло. Тонкая и натянутая, как струна, к которой хочется прикоснуться, чтобы извлечь звук радости и силы.

Открытие озадачило сыродела. Сквозь нелепицу происходящего ему были приятны ее нарядность и смущенность, и тонкость-звонкость ее фигуры. Нет, конечно, он ничего этакого не имел в виду, когда приглашал ее посидеть в ресторане, и в мыслях не было, глупость и ерунда полная, но что-то в этом есть, волнующее и напоминающее о молодости.

– Привет, – постарался сказать он максимально нейтрально.

Но именно постарался, что не укрылось от Тани. И она благодарно отозвалась на его замешательство:

– Значит, у вас сегодня плохой день и мы будем его провожать?

– Вроде того. Но давай сначала закажем что-нибудь для тебя. Я пока ждал, уже почти поужинал. Прости, не дождался.

– Кажется, вы впервые извинились.

– Кажется, впервые есть за что.

– Вы так думаете? – с иронией спросила Таня.

– А ты думаешь иначе?

– Как можно…

– Сегодня можно.

Таня улыбнулась. Она умела ценить словесные игры, любила мир слов, стройные шеренги букв и упорядоченные стайки звуков. В этом мире она чувствовала себя гораздо увереннее, чем вне его. Ни танцы, ни постель, ни макияж не были ее коронным номером. А вот разговоры разговаривать она умела. И, похоже, он тоже. Это приятное открытие порадовало и обнадежило, создавая единое пространство для них двоих.