Сочини мою жизнь - Лана Барсукова

Игорь Лукич задумчиво смотрел на Таню. «Вот тебе и провинция. Да без такой провинции мы бы уже загнулись давно», – подумал он с теплотой.

Воспользовавшись затишьем за столом, подошел официант и, слегка заикаясь, спросил:

– Крем-брюле… подавать?

– Да. Надеюсь, моя дама не простудит горло, – сделал Лукич контрольный выстрел в голову официанта.

Тот окончательно убедился, что все понял правильно, расплылся в халдейской улыбке и поставил перед Таней креманку с мороженым. Один шарик был шоколадный, два фруктовых, и сверху вся эта нечеловеческая красота была щедро полита малиновым вареньем.

После мороженого был кофе и малюсенькие, тающие во рту то ли пирожные, то ли печенюшки. Какая-то кондитерская помесь, но очень вкусная. Если бы юбка была на резинке, то Таня съела бы все. А так оставила две штучки Лукичу. И он опять подумал про ее молодость, в топке которой сгорали калории, не оставляя следов на ее фигуре. И как она с такой фигурой без охраны ходит? Да еще небось в маршрутках ездит. Или ослепли все? Или он прозрел?

Когда Таня и Игорь Лукич вышли из ресторана на свежий воздух, то заметили, что он действительно стал свежим. Вечер прогнал жару и скинул пуховое одеяло с одуревших и разомлевших горожан. Это были те самые минуты, ради которых стоило терпеть весь этот день. Измученные жарой люди выползали из укрытий, чтобы убедиться, что жить все-таки здорово. Стоило вставать утром, тащиться на работу, покрываться испариной, искать тенек и изнемогать в духоте метро, чтобы дожить до такого вечера. Люди шли неспешно, с пониманием уникальности момента, словно цедили эти минуты. Зрелый день с его трудами и заботами уступал место краткому времени вечернего отдыха, за которым последует ночь.

Игорь Лукич подумал, что вечер похож на молодого пенсионера, который радуется, что сил еще много, а забот уже нет. Трудовой день сменяется пенсионным вечером. А потом постепенно подступят болезни, как проступают звезды на ночном небе. И придет ночь. Окончательная и бесповоротная. Утро, конечно, настанет, но это будет утро другого дня и другой жизни.

Игорь Лукич не знал, что ему делать с этой Таней. У него была тысяча причин посадить ее в такси и отправить домой, поцеловав на прощание в щечку. И любая из этой тысячи причин была весомая, аргументированная и убедительная. Он знал их правоту и неоспоримость. Это была армия, стоящая на страже его спокойствия и безмятежности. Но вся эта несокрушимая армада разбилась об этот вечер. Точнее, о страх, что он больше не повторится. Ему захотелось видеть, как наступают сумерки и как приходит рассвет, в четыре глаза. Остаться одному в такой вечер означало отказаться от дара, который преподносила судьба, оскорбить ее своей неблагодарностью.

Он молча обнял Таню за плечи и повел ее прочь от стайки шумных таксисов, крикливо рекламирующих свои услуги. И она не удивилась, пошла твердо и радостно. «Хорошая девочка Лида!» Так, кажется, у поэта? Хорошая девочка Таня. Как, оказывается, легко быть поэтом и писать стихи. В такой-то вечер.

* * *

На следующее утро Таня выглядела свежей и отдохнувшей, но почему-то периодически зависала, уставившись в одну точку. В этой точке она видела себя и Игоря, которые уже совсем в сумерках дошли-таки до собора Василия Блаженного и кружили вокруг него в странной игре. Поцелуями и объятиями надо было изобразить одну из маковок собора. А они все были довольно фантазийными. Легко угадывалась только самая шипастая маковка, и тогда Игорь целовал ее отрывисто, резко, слегка прикусывая губы.

Главная площадь страны была вымощена брусчаткой так коряво, что сразу было понятно: это сделали свободные каменщики, а не пленные немцы. Таня быстренько сломала каблук. Появился достойный повод разуться, о чем ноги давно молили свою несговорчивую хозяйку. Босая Таня совершенно счастливой уснула на плече Игоря в такси. И только около дома он ее разбудил. Единственное разочарование этой ночи состояло в том, что это был ее дом, а не его. Он не вышел из машины, чтобы избежать приглашения на чашечку кофе. На молчаливый вопрос в ее глазах тихо ответил:

– Не порть все. Иди.

И она пошла.

Теперь предстояло жить и даже работать, когда хотелось только вспоминать и ждать. Вспоминать прошлое и ждать будущее. Настоящее провалилось между ними, затерялось, как что-то несущественное. Таня готова была часами вспоминать детали того вечера и мечтать о будущем, фантазии о котором заполонили все ее чувства и помыслы.

Она ждала. Работать не могла.

На третий день простоя на экране высветилось «сыродел».

– Да, – сказала Таня.

– Привет! Как ты?

– Хорошо. А ты? – По телу начинала пробираться дрожь.

– Таня, я благодарен тебе, и мне действительно было хорошо с тобой, но позволь мне не развивать этот тезис. Идем дальше. Сроки твоей работы не отодвигаются. Ты не подведешь?

– Нет, не подведу, – на автомате ответила Таня.

– Материал весь собран?

– Почти. – Таня выбирала самые короткие слова, чтобы не дрогнул голос.

– Ты уверена, что успеешь? – спросил Игорь с нотками недовольства.

– Да, уверена, – серым голосом пообещала Таня.

– Тань… Ты должна понимать, что дело есть дело… Я пока не буду звонить, чтобы не отвлекать тебя.

И он повесил трубку.

Будущее рухнуло, а настоящее даже не подумало поднять голову.

Через два дня похудевшая Таня сидела в приемной Виталия Петровича, дожидаясь назначенного времени. Ей предстоял последний рывок. В «дорожной карте» Лукича вслед за спившимся Максом шел Виталий Петрович, последний персонаж делового вектора, которому Лукич отвел место отдельной главы своей жизни. Видимо, тут-то и случился переход на новую орбиту бизнеса. Спустя пару лет миру явился сыродел, готовый и способный тянуть свое дело в одиночку.

К тому времени внешность Тани пережила разительную метаморфозу. Ее глаза приобрели лихорадочный блеск, а губы немного потрескались. Секретарше, пожилой женщине стойкой наружности, это все не нравилось. Уж не больная ли? Заразит еще каким-нибудь вирусом, чего доброго. Но прогнать, сославшись на «забитый график» шефа, не получится. Начальник с утра талдычит про приход этой журналистки и явно благоволит ей. Даже за пирожными посылал. Остальные как миленькие печеньем обходятся, и ничего. Просил даже никого после этой пигалицы к нему не записывать, хотя до конца рабочего дня еще целых три часа. Впрочем, во сколько заканчивается рабочий день Виталия Петровича знает только его жена. Да и то не каждая. Вот была Лера, она точно все знала, цепкая была баба. А нынешняя мокрица что знать-то может? И зачем только мужики на молодых женятся? Лера и виднее была, и представительнее…

Но додумать эту мысль до конца секретарше не удалось. Виталий Петрович широко распахнул дверь своего кабинета и зычно произнес:

– Проходите, Татьяна, простите, что заставил вас ждать.