Камигава: Рассказы - Jay Moldenhauer-Salazar

повернулся и улыбнулся каждому из них, затем медленно посерьезнел. Без слов три самурая знали, что пришло время упокоить Муро и Йошинобу, и почтить их жертву. Кентаро провел к их бездыханным телам, и Тошусай, не раздумывая, проследовал за ним.

Стрекот цикад

Alexander O. Smith

Холодные, обветренные листья

Падают замертво; и из осенних полей

Слышен стрекот цикад

―Листья Камигавы, сборник хайку Снежного-Меха

Он осматривает низкую стену из серого камня, увенчанную красной черепицей, кажущейся тускло-коричневой в лунном свете. Тут и там стебли настырных кудзу из окружающего леса вползали на стену, медленно продвигаясь вверх, находя крошечные естественные щербинки в обожженных камнях и трещины, созданные стараниями ветра и дождя, затем, огибая слабую защиту черепицы, сползали вниз, в ухоженный сад по ту сторону стены. Он ставит сапог таби из мягкого черного войлока, со щелью между первым и вторым пальцами, на стебли, нащупывая точку опоры. Перемахивая через стену, он бесшумен, словно сова, покидающая свое дупло, вылетая на охоту. Цикада запела и из десятков мест под стеной его деши поднялись и последовали за ним, перетекая через стену, собираясь под ветвями садовых слив. Они - его ученики, он обучал каждого из них с юных лет, и теперь они двигались, подобно продолжению его собственной воли. Они лунные тени, не плотнее пленки на водянистом молоке; их движения подобны шелесту камыша; их мягкие шаги – не громче мышиной возни в полях.

Окрестности коттеджа ясно видны сквозь сучковатые, голые деревья. Это летняя резиденция богатого самурая торговца, нажившего состояние благодаря удобному расположению своего торгового дома на дороге, простиравшейся между высокими стенами Замка Эйгандзё и библиотеками Минамо. С началом войны ему пришлось оставить  свои товары и переселиться сюда, с небольшой свитой охранников и единственным наследником, юным аристократом по имени Кио. Все это Хигурэ прочел в свитке, который он сжег в костре вчера ночью. Он сжег слова, превратив их смысл в пепел, и сегодня они убьют здесь всех и завершат начатое. Через три дня надоедливый чиновник прибудет в сопровождении наездников на мотыльках из Эйгандзё с просьбой к аристократу открыть свои запасы риса в военных нуждах, и обнаружит запутанную головоломку смерти. Трясущимися руками он вычтет на своих счетах спокойные выражения на лицах трупов из очевидных следов насилия, и получит в остатке лишь синевато-серые тени и блеск металла в лунном свете. Хигурэ проверяет покрытую чернилами ткань, покрывающую его короткий клинок, и скользит вперед, в сторону внутренней стены. Легкий ночной ветерок дует с дороги, ведущей к главным воротам коттеджа, тревожа пламя факелов на внутренней стене и колыша тусклый свет, сочащийся сквозь ветви пустого сада.

*   *   *   *   *

Ветер всегда был обманчивым в долине, где он родился в тени высоких гор Сокензан. Даже в теплый летний день облака могли сменить свой дрейф в горных вершинах, обрушив холодный бриз на ледник Дзёхйо, вздымающий обвисшие фестивальные влаги, и заставляющий золотисто-зеленые листья гинкговых деревьев дрожать в раннем предвкушении осени. Между лотками с рисовыми лепешками и почерневшими от сажи домами торгового квартала прятался мальчик, ожидая, когда стихнет ветер, держа одну руку на желтом платке, прикрывавшем корзину с яблоками, которую он принес своей матери. На рынке развозчик тыквы прекращал свою песню и хмурился, глядя на клубы уличной пыли. Стоя в дверном проеме неподалеку, продавец чая улыбался, наливая напиток в очередную чашку. Холодная погода хороша для его продаж, ведь война в последнее время истощила его кошелек. Спустя два месяца, ветреным осенним вечером, торговец чаем будет убит разрядом зеленой молнии, поразившей его среди ясного неба.

Было ветрено в ту ночь, когда ками пришли в деревню мальчика и убили его семью и всех кого он знал. Из-под расшатанных половиц он слышал, как ветер трепал поломанные раздвижные ставни шёджи между верандой и гостиной. Там, существо, поедавшее свет, прорвало тонкие бумажные ставни и сожрало его сестру, пока их отец орал на него, размахивая дымящейся кочергой из жаровни в полу, у которой они всего час назад готовили ужин. Мальчик видел это – клубящаяся масса черных щупалец с одной непропорционально маленькой торчащей рукой, мохнатой, как у обезьяны. В руке был длинный, эбонитовый кол, которым дух взмахнул, выбив кочергу, а затем вонзив его глубоко в плечо отца. Кол, должно быть, был очень горячим, поскольку послышалось шипение после удара, и кровь отца дымилась из раны, шафрановым облаком вздымаясь к потолку. Мальчик пытался дотянуться до выпавшей кочерги, обугливавшей коврики татами – но его отец заорал, чтобы он убегал, прятался, и он так и поступил.

*   *   *   *   *

Внутренняя стена гладкая, все лето ее оберегает от вьющейся лозы ревностный садовник. Стена выше, чем Хигурэ может дотянуться. Он прислоняет свой прямой меч ниндзя-то к основанию стены, лезвием вниз, и становится на его рукоять, как на лестницу, дотягиваясь до верхушки стены одной рукой, одетой в перчатку. Он зажимает меч ступнями и передает его свободной руке, прежде чем подтянуться вверх и скользнуть через стену, присев на возвышенной дорожке, вымощенной вдоль стены.

Десять шагов по дорожке, охранник в остром шлеме из зеленого бамбука сползает под странным углом к стене, высокое знамя, которое он держал, теперь подпирает его тело. Его глаза открыты, бесполезно взирающие в ночь. Кровь медленно стекает с длинного черного лакированного древка стрелы, прошедшей сквозь его шею, в том самом месте, где пролегают тонкие голосовые связки, его предсмертное дыхание лишено звука. Большой палец Хигурэ проводит по истертой коже рукоятки меча, отполированной до темно-синего цвета от частого использования. Странно не использовать его сейчас, не прорезать себе путь сквозь это плохо охраняемое место. Он знает, что он здесь лишь наблюдатель, мрачный свидетель смертельной работы его деши. Так должно быть. Они справятся с этими внешними помехами. Его ждут дела глубже в здании, в главном зале, на втором этаже, в покоях лотоса.

*   *   *   *   *

Мальчик хорошо прятался. Его всегда находили последним, когда дети играли в óни на фестивале масок. В дни, когда у него не было поручений, он бродил вдоль холодной реки, стекавшей с гор, и прокрадывался за спинами рыбаков, воруя их наживку, оставляя мокрый лист на месте мясистых червей, чтобы они решили, что духи каппа, живущие в воде, зачаровали их глаза и ограбили их. Эта игра ему никогда не надоедала, и все же сейчас он чувствовал,