Камигава: Рассказы - Jay Moldenhauer-Salazar

- Скажи мне тогда, что означает эта навозная палка?

Повисла тишина. Цикада запела вновь из листьев. Ш-ш-ш-шшшш… Звук умолк, и учитель поднял гневный взгляд, словно он ждал, когда насекомое закончит. Затем он фыркнул, и швырнул навозную-палку в окно. – Свободны. – Он прошел к открытому проходу, затем остановился и повернулся, взглянув на дрожащих учеников. – Значение, - сказал их учитель с глубокой грустью в голосе, - вы должны отыскать сами.

Лишь спустя три года мальчик, теперь уже юноша, узнал первую часть того, на что намекал Учитель Кагеро в тот летний день. Он шел по поросшей мхом тропе в лесистых холмах к северу от дороги в Эйгандзё в облике бродячего торговца бумагой. На голове у него была небольшая зеленая ткань, а за спиной тяжелая сумка с масляной рисовой бумагой, режущими инструментами и сетчатые формы, чтобы наделать больше бумаги, на случай, если он на самом деле распродаст свои запасы. Смысл этого маскарада был двойным. Во-первых, он должен был собрать информацию о том, как торговые дома поддерживали или не могли поддержать войну Конды с ками, и во-вторых, что, вероятно, было более важно, он должен был практиковаться быть продавцом бумаги. – Шут может пройти по дороге, наряженный в облачение императора, но даже слепой нищий все равно узнает в нем шута, - сказал Учитель Кагеро. – Когда вы сможете предстать передо мной, с мечом ниндзя-то в руке, одетые в ги, и все равно идти так, словно вы все еще несете эти свитки за спиной, тогда возвращайтесь. – Так, ему надлежало продавать бумагу, а затем, возможно, он будет кузнецом, или самураем, или швеей, как пожелает его учитель.

Он продолжал идти по тропе, утопая ногами в грязи и листьях, влажных от воды из ближайшего ручья, который, должно быть, разлился из-за недавних дождей. Он слышал веселое бульканье ручья, бегущего меж деревьев, уводя его мысли от тяжелой и перекошенной поклажи, впивавшейся ему в спину. Тропа проходила между двух высоких, поросших мхом валунов, и спускалась к небольшому деревянному мосту через ручей. Он шагнул на его мокрые доски и уже прошел половину моста, когда заметил ее.

Под мостом купалась женщина, в том месте, где ручей расширялся в спокойную заводь, прежде чем устремиться вниз, сквозь скалистое ущелье. Она не увидела его. Испугавшись, что она была каким-то речным ками, явившемся, чтобы заманить его на верную смерть, юноша быстро спрыгнул обратно на берег и спрятался в тени одного из крупных валунов.

С этого ракурса он видел ее профиль, и сердце забилось в его груди. Он никогда не видел никого столь прекрасного. Ее руки были бледными и тонкими. Высоко начерченные аристократичные брови, и губы, окрашенные в цвет индиго. Ее глаза были прозрачнее голубых ледников в горах Сокензан, щеки цвета цветков сливы, расцветших в первых лучах весеннего солнца. Если она и в самом деле не была ками, думал он, то, должно быть, она дочь какого-то знатного торговца, живущего в большом доме вдоль главной дороги, и пришла сюда искупаться. Когда она плыла, каждое ее движение в глазах юноши было танцем красоты, и, казалось, он наблюдал за ней вечность, прежде чем с неохотой пришел в себя. Вновь взвалив на спину поклажу, он тихо вышел к заводи. Лишь спустя несколько недель, в которые каждое мгновение его сна и бодрствования было поглощено мыслями о ней, он понял значение символа «нин» - выдерживать. Его сердцу надлежало выдержать разлуку с такими же людьми, как он. Он никогда не женится и не заведет семью. Как никогда не познает общество, отличное от этого Храма. Более того, у него никогда не будет ее – и знание этого резало его сердце, подобно лезвию меча.

*   *   *   *   *

Лезвие алебарды ночного стражника блестит слева от него, когда Хигурэ перепрыгивает через ограду веранды главного зала. Охранник теперь начеку – исчезновение стражников было замечено. Прижавшись всем телом к стене, он достает из кармана небольшую сферу и поворачивает на ней колпачок. Кремень трет о селитру, и из сферы начинает валить черный дым. Он швыряет ее в сторону стражника. Дым беззвучно заполняет воздух пятном непроницаемой ночи, которое не способен пронзить лунный свет. Сверкает больше клинков, когда его деши выскальзывают, словно из воздуха, срезая ослепленного охранника. Три пары рук ловят тело, прежде чем его доспех успевает лязгнуть о покрытую гравием дорожку. Все происходит быстро, и стражник успевает выкрикнуть. Хигурэ поворачивается, отталкивает ставню веранды в сторону, и исчезает во тьме зала.

*   *   *   *   *

Юноша теперь повзрослел. На его совести тридцать две жизни.  Некоторые были людьми, как и он, несколько лис, несколько грациозных соратами. Все они пали от его клинка, и с каждой успешной миссией он получал еще одного деши в обучение и следование ему. У него был собственный анклав, спутник Храма, набирающий силу с каждым новым учеником, присоединяющимся к нему. Он уже обучил большее число учеников, чем Учитель Кагеро. С точки зрения практичности, он вел дела напрямую со своими заказчиками, поэтому для него оказалось неожиданностью получить вызов, написанный знакомым почерком его учителя. Уладив свои дела и отменив оставшиеся дневные уроки, он, не медля, отправился в храм.

День клонился к вечеру, когда он, наконец, прибыл в сады храма. Пруд, где он впервые учился ходить по сталагмитам так много лет назад, являл собой безмятежное зеркало, отражающее рубиновый свет заходящего солнца. Земля казалась опустевшей, словно это был заброшенный алтарь позабытых богов. Где-то вверху, в сгущающемся сумраке мягко прозвенел гонг. Мужчина подошел, ступив сквозь, проход, давно лишенный ворот, и обошел деревья, пахнущие кедром и сладкой павлонией, которую предпочитали садить при храмах за ее долголетие, и священной катальпой, некогда используемой для сбивания ками с небес, а теперь почитаемой оберегом, удерживающей от их напастей. Мужчина остановился, втянув носом воздух. Затем он начал проделывать нечто, похожее на странный, одинокий танец, раскачиваясь и сливая свои движения со звуками заката, и ветром, дующего сквозь листву. Сам ритм его сердца замедлился, превратившись в эхо мягких ударов гонга. Он стал единым целым не только с гонговым молотом, но и с рукой, его держащей, и человеком в зале Храма. Спустя несколько шагов в сторону и прыжков вперед, он достиг двери в зал, держа каждое движение в полной гармонии с окружающим миром. Он бросался вперед с дуновением ветра, затем, когда чувствовал, что ветер стихал, он также замирал… и последний