Меня зовут Гоша: история сироты - Георгий Гынжу

– Да никто тебя бить не будет! – он реально оказался железным, этот мужик.

Так и не отстал от меня, пока я не признался. Промямлил еле слышно номер своего детского дома.

Они посмотрели в Интернете, нашли номер телефона директора и стали звонить. Пока шли длинные гудки, я молился, чтобы трубку взял сам директор – Виктор Яковлевич. Он всегда был нашим спасителем и защитником, он бы что-то придумал, как-то договорился, но вышло наоборот. На звонок ответила Лариса Петровна, заместитель директора.

– Кто, Гынжу? – она даже не задумалась. – Да он без конца ворует. Вызывайте полицию!

– Но вы же понимаете, – начальник от неожиданности притормозил, – это суд и тюрьма. Тут сумма большая.

– Да? Ну, если не хотите возиться, просто выбросьте его в окно, – она разозлилась, – этот Гынжу уже всем своими выходками надоел.

Начальник охраны положил трубку. И несколько минут молчал, переваривая информацию. Похоже, даже для него это было слишком.

– Пиздец у вас директор, – заключил он.

– Это не он, – я поспешил защитить любимого директора, – а заместитель. Теперь-то вы понимаете, насколько у нас все жестко?

На мгновение мне опять показалось, что все получится – и на этот раз тоже пронесет. Но нет.

– А на фига ты воруешь? – начальник пришел в себя и продолжал гнуть свою линию.

Они все-таки позвонили в полицию.

– Все, сейчас полиция приедет. Жди!

Вот тут я уже потерял всякую надежду, понял, что оказался в полной жопе. Прошло совсем немного времени, и приехал наряд. Они сделали опись украденного товара, сумма была больше 10 000 рублей. Составили протокол, взяли показания у свидетелей. Я все это время дрожал, как осиновый лист, даже зубы стучали – словно выбивали барабанную дробь.

– Теперь поехали в отделение.

И меня повезли. А в отделении все началось сначала – допрос, протокол, подписи, свидетели. Я, конечно, понятия не имел, что меня по возрасту еще не могут допрашивать без законного представителя, без педагога или психолога. Это я только потом, когда в суде сидел, узнал. Да и представитель из детского дома все никак не ехал, хотя менты, вслед за начальником охраны магазина, тоже звонили в батор несколько раз. И только под вечер, к концу рабочего дня за мной приехала воспитательница. С того момента, как в первый раз позвонили в детский дом, до момента, как за мной прислали, прошло не меньше шести часов. Она меня забрала с собой. В детском доме со мной опять провели профилактическую беседу: «На фига ты воруешь?» и так далее. Директор вроде уже тоже был в курсе, но сам он меня не вызывал на ковер.

Ну, и все. Несколько месяцев после этого я ходил по судам. Вот эту часть своей жизни я запомнил совсем плохо – она как в тумане. Даже не могу вспомнить, сколько раз проходили заседания по моему делу в этом Измайловском суде. В башке все смешалось. Помню, что точно их было несколько – то директор магазина не мог приехать, то еще кто-то, – и тянулось это все с февраля до мая. Со мной всегда ездила наша воспитательница Елена Васильевна, дай бог ей здоровья. Это была наш новый воспитатель – после очередного переезда теперь уже на четвертый этаж старшего корпуса. Она на каждом заседании суда вставала и защищала меня. Рассказывала мою историю, объясняла, что такое жизнь сироты. Говорила: «Вы понимаете, у ребенка нет родителей, не было полноценного детства», и дальше по схеме. В общем, давила на жалость. Мне выделили государственного адвоката. Какую-то женщину, которая, как я понял, и не собиралась меня защищать. Было такое чувство, что она вообще на стороне тех, кто выдвинул обвинения. Я просто не понимал, почему она так и что происходит.

Но мысленно в тот период я готов был к тюрьме. Понял, что мне будет пипец, и все. Впаяют по полной. Виктор Яковлевич, как я узнал, пытался договориться – компенсировать ущерб и чтобы заявление отозвали. Но магазин стоял на своем. Решили в моем лице проучить всех детдомовских. Поэтому я не верил в хороший исход. Думал уже, какие вещи можно с собой брать в тюрьму, а какие нельзя. Собирал потихоньку то, что могло быть ценным – чай, сигареты. И боялся, что не продержусь за решеткой те несколько лет, которые дадут мне за кражу. Даже несколько месяцев, если честно, не продержусь: сделают меня там «петушком», и привет. Я понимал, что слишком симпатичный и вряд ли смогу этого избежать. Боялся насилия и самой тюрьмы. Мне было только 15 лет, а тут – ррраз – жизнь закончилась. А я так хотел еще поразвлекаться, пожить хоть немного в свое удовольствие. На самом деле, в глубине души, я обвинял только себя: втайне от всех давно просил Бога, чтобы он ткнул меня носом в дерьмо. Сделал что-то, чтобы я понял: воровать нельзя. Вот он и ткнул. Только что-то уж очень сильно, я не о таком «уроке» просил. Мне нужно было что-то доходчивое, но не настолько страшное. А сам я просто не мог остановиться, у меня на это не было сил. Воровство было единственным, кроме танцев, что я умел и за что меня уважали в баторе все, от мала до велика. И вот бог дал мне сокрушительного пинка.

Конечно, пока шли судебные разбирательства, я сидел тише воды ниже травы. Даже и не пытался воровать. Потому что еще один привод – и все, тогда точно засадят по полной.

Последнее заседание, когда все заинтересованные стороны наконец явились в суд, состоялось в начале мая. Дату я точно не помню, это надо документы смотреть – еще раз повторюсь, у меня все, что связано с этим делом, вылетело из головы. Но, кажется, то ли канун 9 Мая, то ли сразу после него. Я сидел и молился: «Господи, помоги, пожалуйста! Я все понял! Я реально больше не буду…»

Заседание длилось долго. Много всего обсуждалось. Ко мне постоянно обращались.

– Вы понимаете, что совершили преступление?

– Да, ваша честь!

– Вы раскаиваетесь в содеянном?

– Да, ваша честь!

Я кивал им как болванчик и со всем соглашался.

Мне каждый раз было странно это говорить, но, понимая судьбоносность момента, я изо всех сил старался. Не ржал. Елена Васильевна тоже вскакивала как неваляшка каждый раз, когда можно было вставить в мою защиту хоть слово.

– Ваша честь! Ваша честь!

Судья останавливал ее пару раз, говорил мягко:

– Сидите-сидите.

А потом объявили таким торжественным тоном, что у меня окончательно затряслись коленки:

– Суд удаляется для принятия решения!

Был перерыв, во время которого я сидел как на иголках. Трясся от страха. Перед глазами промелькнула вся жизнь, все хорошее, что у меня было. Игры с Тимиком и Некитом в дошколке. Дом тети Иры. Море. Варя. Соня. Много всего. А потом судья вышел и начал читать. Я слушал-слушал, но ни слова не понимал. Только думал: «Бедные судьи! Столько тарабарского текста. По всем статьям прошелся, кучу слов сказал, а ничего не поймешь – куча хрени какой-то». И только в конце прозвучали слова, которые я запомнил:

– Освобождается по амнистии.