Меня зовут Гоша: история сироты - Георгий Гынжу

А потом мужчина обратил внимание на спортивные кубки, которые стояли у нас в баторе в витрине на первом этаже, и спросил:

– Чьи это кубки? Гоша, твои?

– Нет, – я честно ответил, как есть, – мой только за парикмахерский конкурс. Он вот тут стоит.

С нами была Елена Васильевна, старший воспитатель. И она тут же запела соловьем. Кто только за язык тянул?

– А эти спортивные кубки – нашего Сергея. Он такой молодец! Такой талантливый мальчик!

– Можно с ним увидеться, поговорить? – мужчина потерял ко мне интерес. Как будто я стал невидимкой.

Позвали Сережу. И в тот момент я почувствовал такое унижение! Мне стало очень больно – как будто меня жестоко предали. То ли все прошлые отказы сразу вспомнил, то ли так сильно задело то, что они пришли ко мне, а в итоге пригласили другого пацана и теперь открыто интересуются им. Я не знаю. Но вот то, что они при мне стояли и – ни стыда, ни совести – беседовали с этим Сережей, просто убило. А я-то, дурак, уже мысленно представлял себе, как приду в их семью, как мы станем жить. Мало мне было в жизни унижений? Теперь еще эти придурки, которые у меня на глазах подбирают себе кого-то другого. Я стоял, потерянный, и не знал, что мне делать: остаться или уйти. Мужик полностью переключился на Сережу. Но мама все равно поглядывала на меня. И поэтому я остался. Наверное, я ей все-таки понравился. Потом мы стали прощаться.

– До свидания, спасибо за экскурсию!

– И вам до свидания, не хворать!

На этом все. Потом несколько раз приезжал этот мужик, уже без жены, и забирал к себе в гости Сережу. Возил его на какие-то соревнования по карате. Они на этой почве и сошлись – Сережа как раз за карате получил свои кубки, а мужик оказался бывшим каратистом. Я смотрел на это все и крыл их про себя матом. Что за люди? Как шлюхи. То передо мной хвостами крутили, то теперь переключились на другого пацана. И ладно бы как-то словами все объяснили, сказали мне честно – мол, так и так, мы приходили к тебе, но поняли, что не сможем продолжить знакомство потому-то, потому-то. Но ведь нет! Все молча и втихаря. Вот только в то время я уже не был безответным малышом, решил, что не стану молчать и снова размазывать с горя сопли по подушке. Как раз тогда нашел эту маму ВКонтакте – она была Светлана какая-то там, набрался наглости и написал ей личное сообщение. Решил докопаться до сути.

Написал что-то вроде: «Привет! Зачем вы приходили в детский дом? Вы же приходили ко мне. А теперь больше не появляетесь». Она мне ответила: «Привет! Если спрашиваешь, скажу тебе честно. Понимаешь, информацию про сигареты, про выпивку, про то, что ты плохо учишься, мы восприняли спокойно. Это нас вообще не задело. Но то, что ты воруешь, нас испугало. Поэтому мы и решили далеко не заходить». Я написал ей, что теперь все понятно. А она предложила встретиться на нейтральной территории и лично поговорить. Ну, лучше поздно, чем никогда. Мы договорились пересечься с ними в кафе.

До этой встречи, пока ждал, я переписывался с их старшим сыном, тринадцатилетним Сережей. Я его спросил, откуда у них в семье вообще появилось желание взять под опеку сироту, причем именно меня. Он сказал, что его родители увидели видео обо мне в Интернете, потом нашли мою анкету в базе данных детей-сирот. Там была фотография, которую они показали и ему. Но сначала спросили, не хочет ли он старшего брата. Чтобы с ним общаться, тусить. Серега с радостью согласился. А после того, как ему показали фотографию, он окончательно обрадовался, сказал: «Вау! Круто! Я с ним хочу познакомиться и дружить». У него, кстати, было огромное желание, чтобы родители меня забрали. Мы с ним даже хотели встретиться, познакомиться отдельно от родоков, но так и не получилось.

С его родителями мы встретились в центре, не помню точно, в каком кафе, но недалеко от офиса этого мужика, отца семейства. Посидели, поговорили. Женщина повторила все то же самое, что написала мне в сообщении. Сказала, что они все могут понять – и сигареты, и плохую учебу, – но только не воровство.

– Все нормально, – я за это время смирился с ситуацией, в который раз принял тот факт, что меня не возьмут, – просто некоторые люди, когда идут в детский дом, понимают, к кому они приходят и с чем могут столкнуться. И они все равно забирают ребенка, потому что пришли именно за ним. Или хотя бы сразу честно все говорят, как есть.

– Ну что ж поделать, – она смотрела мимо меня, куда-то в пол.

– Лучше не давать пустых надежд, – я решил тогда высказать им то, о чем молчал много лет, – вы пришли, возродили во мне детскую мечту и ушли. Зачем так делать?

– Ты знаешь, – они явно чувствовали себя неловко, – мы еще молодые. Нам пока, наверное, рано брать приемных детей.

– Да, конечно. Я теперь понял.

И мы попрощались. Кстати, расстались на хорошей ноте. То, что они все-таки встретились со мной и попытались что-то объяснить, меня успокоило. Это уже было хотя бы по-человечески. В общем, мы разошлись, и я с ними больше никогда в жизни не виделся. Сережу, кстати, они тоже не забрали в свою семью под опеку – он сам к ним отказался идти. Потому что сидел в баторе и ждал, когда его мать выйдет из тюрьмы. Ни о ком другом даже слышать не хотел – так, походил в гости, и хватит. Надеялся, что мать освободится, и сразу его заберет. У нас половина батора было таких идиотов, как он. Сидели, ждали родоков из тюрьмы. Он от приемки отказался – такая перспективная семейка зря пропала – и в итоге дождался своей судьбы. Просидел в баторе до самого выпуска. Родная мать, когда вышла из тюрьмы, его не забрала. Как не забрали и многих других.

После всех этих историй с приемными семьями, которые приходили, а потом уходили, никто из них у нас, конечно, доверия не вызывал. Между собой мы всегда говорили, что сирот забирают только для того, чтобы получать на них деньги от государства. А иначе зачем мы им нужны, если от нас даже родные родители отказались? Большинство воспитателей нам про «берут ради денег» рассказывали. Какие-то страшные истории описывали в красках. И у нас в голове, как я понял потом, сложилась немного странная картина. Мы думали, что все приемные родители хотят взять детей-инвалидов, потому что за них много платят. Малышей тоже охотно берут именно поэтому – пособия на них большие. А вот подростков, даже здоровых, брать не хочет никто, потому что платят мало – намного меньше, чем за малышей. Кстати, про богатые семьи мы думали то же самое – хотят взять сироту из-за денег. А что? Денег много не бывает. Конечно, нам в голову не приходило, что деньги эти, пособия, будут уходить в семье на нас. Что еда, одежда, а тем более медицина и образование стоят дорого. Что существуют еще коммунальные платежи и многие другие расходы. Не было таких мыслей. Нам же в баторе еда доставалась бесплатно, одежду тоже приносили даром, мы жили на всем готовом. Не знали, что бывает по-другому, что за каждую мелочь надо платить. Так что нам казалось, семья получит деньги на сироту, положит их себе в карман и станет еще богаче. Поэтому и рыщут все приемные родители в поисках малышей, за которых дают большие деньги. Я только потом узнал, что все это совсем не так. Как раз-таки пособие на подростка-сироту больше, чем на малыша, чуть ли не в два раза. Но все равно сирот старшего возраста мало кто берет. Потому что есть еще причина – мы уже тогда о ней тоже думали и вот в этом не ошибались. Вторая причина – это жизненный «багаж», который у каждого из нас за спиной. Мы уже такие, пожившие. Повидавшие. А мелких разбирают, потому что они, типа, новенькие. Хорошенькие. В них еще можно много всего вложить и слепить что угодно. А из нас попробуй лепить. Себе дороже!