Хрущевская "оттепель" и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. - Юрий Аксютин

Какой же вывод призвал сделать Каганович из обсуждения деятельности Министерства иностранных дел и его главы?

— Активизировать наш МИД, сделать его более глубоким в разработке вопросов, дать может быть новых людей.

А лично Молотову он посоветовал не считать себя монопольно владеющим истиной при решении международных вопросов. По какому праву он совершает нападки на членов Президиума ЦК, особенно на Хрущева?

Бурные, продолжительные аплодисменты прервали его вдохновенную речь, когда старый льстец с пафосом заявил:

— Приятнее всего то, что товарищ Хрущев вместе с нами растет и овладевает руководством нашим сложным государством и партийным организмом. Задачи у нас колоссальные… Мы имеем много начатых и неоконченных дел. Мы обещали народу, что дадим вдоволь обилие продуктов… Но сразу всего не решишь, для этого надо работать и работать и удовлетворять народ. Наконец, и ЦК, и Совет Министров, и все мы должны упорно работать над тем, чтобы поднять нашу оборону.

Следующий оратор, член Президиума ЦК КПСС, заместитель председателя Совета министров СССР и министр электростанций Г.М. Маленков также полностью солидаризовался со всеми положениями («глубоко принципиальными и обстоятельными») доклада Хрущева и с той критикой, которая была высказана здесь, на пленуме, в связи с выступлением Молотова. Он сказал:

— После всего, что стало известно членам Президиума ЦК о поведении товарища Молотова, мы вправе потребовать от него настоящего объяснения и вправе ожидать заявления об обязательстве исправить свое поведение, безусловно, отказаться от своих ошибочных взглядов.

Член Президиума ЦК КПСС, первый заместитель председателя Совета министров СССР и председатель Госэкономкомиссии М. 3. Сабуров прямо заявил, что в основе расхождений Молотова с Президиумом ЦК по ряду вопросов лежат его отношения с Хрущевым:

— Я лично считаю, что для товарища Молотова товарищ Хрущев — неподходящая фигура. Это мое мнение.

И посчитал возможным сделать такой вывод, что «товарищ Молотов не прочь, если бы Хрущев не пользовался таким доверием и той поддержкой, которую ему все оказывают».

На утреннем заседании 12 июля выступило 9 из записавшихся накануне 14 человек.

Член Президиума ЦК и председатель Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилов признал, что, хотя «было много допущено нехороших вещей со стороны югославов», но «мы делали больше, мы делали очень много неправильных, грубых, я бы сказал, провоцирующих вещей».

— Товарищ Сталин за время войны поистрепал значительно нервы и воспринимал некоторые вещи болезненно. А нас информировали неправильно, подло лгали и настраивали всех нас против югославов. Если бы сейчас, дорогие товарищи, собрать все речи о югославах, которые мы произносили, все эпитеты, на которые мы не скупились, и прочитать все это, нам самим стало бы стыдно и немножко жутко.

Упомянув о своих собственных сомнениях в вопросе, ехать или не ехать в Белград, Ворошилов высказал мнение, что Молотов в качестве главы советской дипломатии «должен был бы видеть все это раньше других и знать больше других эти специфические вопросы взаимоотношений с иностранными государствами».

— Я считаю, что Вячеслав Михайлович в этом вопросе глубоко заблудился. Обладая хорошими качествами, — твердостью и большевистской уверенностью в себе, — он в этом вопросе, в котором восемь лет… сами себя воспитывали на понимании, что мы имеем дело с врагами… и т. д. и т. п., — ему теперь нужно от всего этого отказаться… Он теперь, бедняга, никак не может оторваться от этой мысли, от этого представления.

В связи с этим Ворошилов выразил желание, чтобы Молотов, «который на протяжении многих десятилетий шагал в ногу с нами (здесь, конечно, всякое бывает, ногу можно потерять, но потом выправиться и опять левую дать) — опять пошел с нами в ногу».

Общий же вывод первого красного маршала был таков:

— Мы должны быть терпеливыми и умелыми и не сметь, прямо нужно сказать, не сметь ставить каждое лыко в строку той или иной стране.

Украинский драматург, член Всемирного совета мира А.Е. Корнейчук сказал, как больно было ему слушать ту часть речи Булганина, в которой говорилось о нападках Молотова на Хрущева и, сорвав аплодисменты, произнес настоящий панегирик последнему:

— Товарища Хрущева много лет знает наша партия, наш народ и воздают ему должное за его большевистскую настойчивость, непримиримость к врагам, за его широту взглядов, светлый творческий ум, огромный опыт строителя коммунизма, которого уважал, ценил и всегда советовался с ним по важнейшим вопросам гениальный товарищ Сталин.

Восемнадцатым и последним оратором был первый заместитель министра иностранных дел А.А. Громыко. Он признал, что Министерство иностранных дел в югославском вопросе наделало очень много ошибок, что оно «являлось, как сейчас это совершенно ясно, грузом, который тянул назад». В аппарате МИДа, по его словам, рассуждали примерно так:

— Вероятно, этот вопрос обсуждается или обсуждался в ЦК. Возглавляет Министерство иностранных дел товарищ Молотов — уважаемый и авторитетный государственный деятель. И… раз эти вопросы не ставятся, значит их, вероятно, несвоевременно ставить. И для нас (по крайней мере, для некоторых руководящих работников МИДа) положение стало ясным тогда, когда мы случайно более или менее очутились на том заседании Президиума ЦК, где возник вопрос о посылке делегации в Белград. Тогда для нас стало ясно, что существуют серьезные расхождения между Президиумом ЦК, с одной стороны, и товарищем Молотовым, с другой стороны.

И «со всей решимостью, на какую только способен», Громыко заявил, что позиция его шефа в югославском вопросе «является неправильной, глубоко ошибочной и несоответствующей интересам нашего государства».

Проиллюстрировав доклад Хрущева и выступление Булганина некоторыми фактами, имевшими место в 1945-1950 гг., он закончил свое выступление следующими словами:

— Министерство иностранных дел только тогда будет настоящим партийным Министерством иностранных дел, когда оно будет следовать линии Центрального Комитета нашей партии.

Вслед за этим повторное слово было дано Молотову. На этот раз он начал с заявления о том, что, несмотря на свое сомнение в югославском вопросе, которое им высказалось на Президиуме ЦК и здесь, на Пленуме, он считал и считает «Президиум Центрального Комитета (и всегда так было) марксистским, ленинским центром нашей партии», и что допускавшиеся им «в отдельных случаях в пылу полемики» выражения вроде того, что «не соответствует ленинской линии» и т. п. следует рассматривать как «неправильные и недопустимые аргументы».

— Конечно, это была ошибка, неправильность. И об этом я говорил на Президиуме Центрального Комитета. Об этом я считаю своей обязанностью сказать перед Пленумом ЦК.

Молотов заявил также, что у него не было никакого сомнения, нужно ли решать австрийский вопрос.

— Возможно, — говорил он, — что Министерство иностранных дел на несколько месяцев запоздало. И нас поторапливали и тогда критиковали за то, что мы медленно поворачиваемся в этом деле. Мы возражали, что нет, мы работаем вовремя и пр. Конечно, с нашей стороны было запоздание, недостаточно торопились. Если же были возражения какие-то по отдельным пунктам, по срокам, то это не было существенным возражением против решения этого вопроса.