Гастроль без антракта - Леонид Влодавец

осталась по другую сторону. Поскольку окон в данном заведении не имелось, то понять, сижу ли я под землей или на ее поверхности, было невозможно. Конечно, на сей раз мне достался куда более скромный номер, чем в «Каса бланке де Лос-Панчос», но можно было ожидать и худшего. Что порадовало — было сухо, относительно тепло, не пахло крысами и мочой. Имелся унитаз, умывальник, койка, стол и табурет, привинченный к полу. Общая площадь и кубатура заведения были примерно те же, что у «сейфа» Эктора Амадо, но тут я сидел один, и воздуха было вдоволь, вентиляция работала. Никаких правил внутреннего распорядка мне не сообщали, а потому я без особых раздумий улегся на койку, благо на ней даже белье было. Улегся голышом, потому что все, что на мне было, то есть майка, шорты и плавки, было насквозь мокрым. Я пристроил одежку сушиться на трубу, по которой к умывальнику подводилась горячая вода. Во сервис-то!

Когда я улегся, то почуял, что умаялся за сегодняшний день и что вчерашний ночной недосып тоже сказывается. Руки-ноги немного побаливали, но вряд ли это были симптомы кессонной болезни. Браун во время своей водолазной подготовки однажды угодил в декомпрессионную камеру, потому что поднялся слишком быстро. Мне это лежание во гробе очень запомнилось и не хотелось, чтобы о моем здоровье проявили излишнюю заботу. Поднимали меня медленно, можно сказать, аккуратно, поэтому о закупорке сосудов азотными пузырьками я сейчас меньше всего беспокоился. Да и вообще, после того, как тебя вытащили из преисподней, любая тюрьма покажется раем. Тем более такая комфортная, в какую меня водворили.

Сколько я проспал — неизвестно. Часы, которые у меня были, не имели защиты от воды и благополучно остановились еще после первого купания. Но во всяком случае, я ощущал себя выспавшимся, хотя и голодным. Весь «русский обед», которым побаловала нас с Хавроньей сеньора Эухения, был уже давно переварен.

Одежда просохла. Это означало, что продрых я немало, причем все это время меня не беспокоили. Именно это обстоятельство заставило меня думать, кому же это понадобилось вытаскивать меня со дна морского лишь для того, чтобы запереть наглухо в камере без окон за семью постами охраны.

То, что это были не люди Доминго Косого, казалось мне не подлежащим сомнению. Во-первых, наше пребывание на дне моря их устраивало, уж мое-то во всяком случае. Да и Эктор, покоящийся на глубине в сто метров под уровнем моря, был куда безопаснее, чем живой. Но самое главное, судя по итогам допроса, проведенного в последний час жизни незабвенным товарищем Бернардо, «старые койоты» и «койоты» вообще ничего о подводном туннеле не слышали. О нем знал исключительно Фелипе Морено… и те парни, которые ликвидировали Хименеса. Фелипе Морено вряд ли мог быть у них за главного. Не та фигура. К тому же я видел его на «Маркизе» незадолго до взрыва. Знай он, что против яхты Эктора готовится диверсия, — не появился бы там ни под каким видом. Задатков камикадзе у экс-мэра раньше не проявлялось, и, я думаю, ему уже было поздно менять характер.

Итак, получалось, что эти подводные работнички действовали как-то сами по себе. Пришили Хименеса и предположительно сняли у него с шеи нательный крест. Подорвали «Маркизу» и тут же полезли в сейфовую комнату Эктора Амадо. Зачем? Хименес как-то связан с сенатором Дэрком, а Дэрк имеет отношение к делам вокруг фонда О'Брайенов и пропаже его наследниц со всеми отпечатками пальцев, без которых никто ничего узнать не может… Может, сейф Эктора и содержал в себе тайны О'Брайенов? Нет, это вряд ли. Тогда бы эту яхту уже давно утопили или взяли на абордаж. Может, это «G & К» работает? Тогда мне, возможно, предстоит кое-кого встретить… А кого, собственно? Хорсфилда нет, Чалмерса нет, Брайта «Главный камуфляжник», если он на самом деле существует, живым не отпустит.

Однако, кто бы эти ребята ни были, сейчас у них в руках собралось много того, что не прочь иметь Чудо-юдо и Эухения. Сесара Мендеса только не хватает, но его тоже нетрудно будет добыть, если о его здравствовании и начинке кто-то проговорится. Эх, осталась Елена соломенной вдовой! Сунут ей записочку, что, мол, муж ваш жив-здоров, чего и вам желает, — вот она все и выложит. Опять же неизвестно, как там дальше будут обстоять дела в доме Эухении. Есть у нее наследники или нет? Или все это хозяйство пойдет с молотка? Вопрос!

Прошло около часа, а может, и больше. Я совсем соскучился, потому что желудок окончательно освободился и теперь играл марши. Жрать хотелось, а моим кормлением местные власти не интересовались. Шаги здешних вертухаев слышались отлично, но моя жизнь их явно не интересовала. Выпрашивать жратву не хотелось, да и не выпросишь ничего, кроме как дубинкой по спине.

Пить воду из-под крана не рискнул. Тропики, тут можно на десять лет вперед болезнями разжиться. Оставалось только петь революционные песни типа «Замучен тяжелой неволей…», но, кроме первой фразы, я ничего не помнил. Поэтому, пошатавшись из угла в угол, я опять повалился на койку и попытался продолжить сон.

Мне это почти удалось, даже глаза стали слипаться, но тут лязгнула дверь, и на пороге появились сразу несколько мордоворотов при оружии.

Никто из них не принес мне поесть, никто не сказал: «Извините, товарищ Баринов, мы вас незаконно задержали!», никто даже не гавкнул: «С вещами, на выход!» Они вообще ничего не говорили. Только один навел на меня какое-то стреляющее устройство типа пистолета-авторучки и чпокнул. Я еще успел ощутить боль от укола и заметить иголку, вонзившуюся в бедро. Потом все потемнело, я почуял, что ноги меня не держат, и повалился на руки подскочившим детинам. Дальше, — как выражался принц Гамлет, — тишина…

Пустячок, а приятно!

Теряя сознание, я не знал, надолго это или вообще насовсем. Просто подумать не успел. Вероятно, именно так со мной поступили тогда, когда я с Марселой под ручку вошел в здание аэропорта Майами. Только в прошлый раз я даже понять, что случилось, не успел. Помню, завертелось что-то в мозгах, какие-то картинки из прошлого и настоящего, своего и чужого. А потом р-раз — и оказался на кровати в заведении Джона Брайта с двойным самосознанием Короткова-Брауна.

Здесь вышло по-иному. Сознание безмолвствовало, никакие видения мою башку не посещали. Черный провал — и все. Но очнулся я уже не в камере, где меня усыпили, а в светлом просторном помещении с окнами, из которых веяло вечерней прохладой и приятным загородным, то есть не отравленным бензином, воздухом.

Мне даже показалось, что я опять нахожусь в искусственной реальности и вот-вот услышу громовой хохот Чудо-юда. Если он мог устроить мне полет в Нижнелыжье с «цирком, фейерверком, клоунадой и стрельбой», то почему бы не соорудить поездку на Хайди с теми же приколами? То есть с убийствами, захватом Эухении и Лусии в заложники, милой беседой с Эктором Амадо, закончившейся взрывом «Маркизы»… Наконец, вполне можно было и подводные приключения сымитировать. Ведь тогда, накануне нашего с Хрюшкой отпуска, я не мог отличить естественной реальности от той, которую мне зарядил в голову отец-экспериментатор.

Но запахи были не подмосковные. За окном виднелись закатное небо и силуэты мохнатых темно-зеленых гор Сьерра-Агриббенья. А я лежал на чем-то вроде операционного стола в помещении, похожем на лабораторию. Со мной опять что-то затевали. Опять, как тогда, когда пересаживали в меня память и сущность Брауна. Снова вокруг копошились люди в белых, голубых и зеленых халатах. И снова я был обездвижен фиксирующими ремнями. Какой еще файл в моей многострадальной башке решили распаковать? Какого еще головореза захотели прописать в моей черепушке? А я даже крикнуть не мог — рот залепили пластырем.