Религиозный вопрос в XXI веке. Геополитика и кризис постмодерна - Жорж Корм

Зато шиизм, возродившийся в XVI веке благодаря вои царению династии Савфидов в Иране, которая использует это течение, чтобы успешнее сопротивляться османской экспансии, остался плюралистичным: сохранились разные доктринальные школы, возрождающиеся в Иране, Ираке, Ливане и Йемене. Вплоть до религиозной революции имама Хомейни в Иране в 1979 году все эти школы мало занимались политикой либо обращались к ней лишь тогда, когда светская власть чересчур ослабевала, например в XIX и XX веках, когда усилилось давление крупных европейских стран, стремившихся установить контроль над экономикой царства[212]. В отличие от суннизма, шиизм сумел сохранить свободу экзегезы, плюрализм мнений и школ, что наделило его динамикой, утраченной суннизмом. Что касается так называемой системы «вилайа факих», введённой имамом Хомейни в 1979 году в Иране, которая требует надзора религиозных вождей над политической властью, то она представляет собой неслыханное нововведение, вдохновляющееся современным конституционализмом и оспариваемое многими шиитскими улемами.

Итак, дело, скорее, именно в довольно низком уровне институционализации мусульманской религии, а не в самой её сущности, ригидности или интеллектуальной скудости, которые ей якобы свойственны. Сам халифат, теория которого из-за отсутствия каких-либо отсылок к системе власти в тексте Корана опирается одновременно на Византию и сасанидскую Персию, окажется эфемерным образованием. Мусульманская Андалузия первой отколется от багдадского халифата, который с конца IX века постепенно утрачивает реальную власть. Затем создавались различные политические режимы (султанаты), противоборствующие и почти всегда столь же недолговечные как формы правления. Гораздо позднее только османы, Савфиды и Империя Моголов станут устойчивыми политическими структурами, включающими в себя множество этнических групп, языков и разных религий, что сделает их особенно уязвимыми для экспансии европейских наций, становящихся все более сильными и гомогенными.

Волнения в некоторых мусульманских обществах, проявляющиеся сегодня насилием и терроризмом внутри самих этих обществ, где насилию подвергаются сограждане-мусульмане, представители других конфессий или же выходцы из западных стран, в определённом смысле напоминают волнения в России во второй половине XIX века, ставшей периодом беспрерывных терактов. В идейном плане напряжения и распри, разрывающие арабскую, турецкую или иранскую политическую мысль, которая поделена между модернистами и традиционалистами, напоминают оживленные споры «славянофилов» и «западников», сторонников сохранения русской души, её религиозных свойств и её мистицизма, и сторонников ускоренных социально-политических реформ, выстраиваемых по образцу институтов крупных европейских наций. Но также они напоминают и конвульсии западного христианства времен Средневековья: как и тогда, религиозный текст Откровения постоянно подвергается буквалистскому и фундаменталисткому прочтению, которое должно помочь в разных битвах.

Первая из этих битв – с западным империализмом, считающимся хищническим, материалистическим и притесняющим. Исламисты поддерживают, особенно в арабском мире, восстание разных слоев мусульманских обществ (и разных социальных классов) против западного господства, обусловленного, что мы ещё будем обсуждать, банальными экономическими и политическими соображениями. Они приводят разные религиозные доводы: Запад не признает коранического послания, которое утверждает и заново обосновывает монотеизм, извращённый политеизмом, который якобы закрался в христианский догмат о Троице. Христиан считают, таким образом, «ассоциаторами», поскольку они привязывают к единому и всемогущему Богу других богов, Христа и Святого духа. В них видят потомков крестоносцев, которые продолжают дело своих предков и снова пытаются захватить землю ислама, включая и самые святые для него места, Мекку и Медину (американские войска присутствуют в центре Арабского полуострова с 1990 годов), а также эн-Наджаф и Кербелу, шиитские святыни в Ираке, оккупированные в 2003 году. Наконец, с точки зрения арабских или мусульманских обществ, Иерусалим был захвачен и оккупирован евреями, вступившими в сговор с «новыми крестоносцами», что выразилось в многосторонней, экономической и политической, поддержке, которая оказывалась государству Израиль со стороны США и Европы. В таком случае еврейское сообщество, с которым, впрочем, мусульманские общества могли веками мирно сосуществовать (в Испании, в Северной Африке или на Ближнем Востоке), можно считать прямыми потомками евреев Медины времен Пророка, которые нарушили союз с ним, пытаясь подорвать его власть над городом, давшим Мухаммеду прибежище после его отъезда из Мекки.

Как и во всех других фундаментализмах, время здесь сжимается. Мифические представления о давно минувшем прошлом и реалии сегодняшнего дня смешиваются друг с другом и даже отождествляются: события, разделённые многими веками, случившиеся в разных, несоизмеримых друг с другом политических контекстах с людьми совершенно разной ментальности, воспринимаются так, словно бы они бы распложены на одной и той же однонаправленной линии религиозного времени, представляющегося вечно повторяющимся отречением человека от слова Бога и слова пророков, посылаемых Им различным народам. Возвращение евреев в Палестину и особенно в Иерусалим должно в таком случае свидетельствовать о том же самом предательстве, особом, присущем именно «избранному народу» пороке, который заключается в том, что этот народ всегда отказывался от своего Бога и Завета и не сумел признать слово Бога в слове Мухаммеда, печати пророков. Отсюда трагическая священная История, которая монотонно повторяет одно и то же, не слишком отличаясь, в конечном счёте, от истории, изобретенной протестантским фундаментализмом. Последний и в самом деле смотрит на современный мир через призму Библии: завоевание Америки представляется новой Обетованной землёй; безжалостная борьба с Папой и разложением Римской церкви изображается как борьба с новым вырождением в язычество; завоевание Палестины евреями в XX веке – как главное эсхатологическое событие. Тогда как для значительных частей различных еврейских сообществ священная История точно так же возобновляется после нескольких веков изгнания (древнебиблейским прецедентом которого оказывается изгнание в Вавилон) – на этот раз благодаря возвращению на Обетованную землю предков и учреждению иудейской власти, продолжающей царство Давида и Соломона.

Кроме того, современные исламистские фундаменталисты сосредотачиваются на многочисленных фактах «отступничества» правителей мусульманских стран. Во-первых, они разоблачают, причем зачастую небезосновательно, их подчинение немусульманским, то есть западно-христианским государствам, которые захватили богатства мусульманского мира (нефть), оккупируют их территории, повсюду истязают мусульман – в Палестине и Афганистане, в Чечне, Боснии, на Филиппинах, в Ираке и в зловещем концлагере в Гуантанамо. Организованные радикальные исламисты, представляющие собой весьма немногочисленные политические движения, пытаются таким образом эксплуатировать распространенное чувство угнетения, проявляющегося в самых разных формах, чувство тотальной несправедливости, жертвами которой мусульмане оказываются везде, где угодно (включая Запад), а его причины следует искать в отказе правителей этих стран от божественного закона и коранического Откровения – то есть это угнетение можно устранить только за счёт безоговорочного возвращения к Закону.