А за околицей – тьма - Дарина Александровна Стрельченко

И не моя это воля, а того, что превыше всего, – Равновесия. За то это творится, что ты, яга, едва не ступила в Золотой сад. От этой доли сейчас Обыда Лес удерживает. На последней нитке.

– Всему конец, – то ли спросила, то ли сама себе прошептала Ярина.

– Не конец. Ещё не конец, если вернёшься, если свыкнешься со своей тропой.

Пропал луг. Пропала ухнувшая в туман берёза. Снова обступили Ярину кривые серебряные яблони, мягко засветились камни, лаская взор после яростных цветов смертной картины. Царевна вернула волю Тёмной Ночи; тот подвёл коня к Ярине. Она посмотрела на него, вгляделась в смешливые очи. Спросила неверным голосом:

– Зачем через всю Хтонь поскакал, если Обыда знала, где меня искать? Почему не поехал через Яблоневую рощу? Ночь в Лесу задерживаешь.

– Чёрному всаднику вход в рощу заказан, – ответил Тёмная Ночь. Ярина влезла на скакуна позади всадника, крепко обхватила его за пояс, обречённо обернулась в последний раз на сияющие башни, близкие, недоступные.

Ночь пришпорил коня, и они в мгновение ока миновали ряды яблонь. Мелькнула берёзовая тропинка, и наконец ударило в лицо знакомым лесным ветром. С облегчением и с обидой шепнул Лес:

– Зачем уходила?

Ярина с тоской закрыла глаза.

– По которому пути идёшь, тот и верный, Ярина, – услышала она, и та же тёплая ладонь, что толкнула в спину, погладила по щеке, накрывая пощёчины ветра, стирая зуд царапин, усталость и грусть.

…У крыльца ждала сгорбленная седая старуха с опухшими глазами.

Ярина на скаку спрыгнула с коня, едва не полетела кулём в траву; но удержалась, побежала к порогу. Не дошла трёх шагов, остановилась, прислушиваясь. Обыда вытянула руки навстречу, Ярина схватилась за сухие сжатые кулаки, не думая, вливая всю силу, какая была, вынимая её из сокровенных глубин, из потаённых далёких мест, черпая у Леса и Хтони, у всего мира, – лишь бы прояснились у яги глаза, распрямились плечи.

Сколько прошло времени, прежде чем Ярина рухнула на колени, ударившись о заросшую вековую ступень, – не помнила.

– Ты что делаешь, визьтэм? – Знакомый ворчливый голос пробился сквозь комариный писк. – Всю себя отдашь, наизнанку вывернешь – что останется?

Такое накатило облегчение, что слов не нашлось. Только слёзы, слёзы полились неудержимо по рукам, по мху, по ступеням.

– Я думала, конец, – с трудом выговорила Ярина, чувствуя, что не может больше пошевелиться, что осталась в ней последняя искра, и нужно молчать, не думать, напитываться, набираться тишиной, пока не разойдётся, не осветит душу. – Думала, конец.

– Сколько раз так думали. И боги, и люди, – ответила Обыда. – Думали, что всему конец. А всё ещё не конец. Не конец, глазастая.

Глава 16. На пороге осени

Дверь в избу открылась, когда Ярина только вышла на край опушки. Выбралась, мягко улыбаясь, стягивая с шеи дарёные бусы, стряхивая с платья хлебные крошки, карамельные осколки. Сбросила чёботы, натёршие ноги. В глазах до сих пор стоял блеск большого костра.

Ярина добралась до избы, поднялась по ступеням. Прислонилась к дверному косяку, глядя на знакомую горницу. Снова мечтательно улыбнулась – и едва не подпрыгнула от ругани вынырнувшей из-под земли Обыды:

– Нюлымтэ́ куня́н[71]! Ты на кого похожа? На кого похожа, горемычная?

Ярина засмеялась: в глазах – поволока, спутанные волосы тяжёлой короной, подол изорван. Веяло от неё сырым лесом, птичьим пером, папоротником, дымной кумышкой.

– Ты бы себя видела, – прошипела Обыда, заталкивая уставшую ученицу в избу. – Разве так можно! Разве может так яга себя не блюсти!

– Ай…

– То-то тебе и «ай»! То-то тебе и «ай»! – воскликнула Обыда, суя в мягкие, непослушные пальцы кусок мыла. – Умывайся сейчас же!

Ярина набрала воды в пригоршни, принялась тереть лоб, щёки, глаза – припухшие, в тёмных разводах от жжёной пробки.

– Для кого так намазалась? Для Ночи Тёмной? Для девок деревенских? Как русалка бесстыжая!

– Потом. Потом… – едва шевеля губами, мотнула головой Ярина.

Обыда поймала в зеркале её мутный взгляд, увидала отголоски костра, в который бросали дрова. Можжевельник кидали – взвивались розовые искры. Ель клали – поднимался изумруд. И плясали вокруг, и хоровод водили… Яринкина сладкая печаль на самой поверхности плавала: так бы всю жизнь прожить. Жаль, нельзя дольше остаться, жаль, память нельзя оставить новым подругам… Повидались вечерок, а больше им будущей яги не вспомнить.

Ярина моргнула, вздохнула; и будто костерок внутри потушили, задули искорки. Одна усталость осталась, усталость и пустота.

Ровно так же было. Так же было, когда Звон Вечерний к себе, к теням своим уходил… Обыда покачала головой, разгоняя воспоминания. Погладила ученицу по плечу.

– Потом так потом. Иди. Спи.

* * *

Это было как удар, как если бы треснула и упала ей на голову, осыпав листьями, тяжёлая ветвь с Инмаровой берёзы. Словно гора раскололась пополам и открыла не тьму, а мерцающие недра, полные света, предчувствия лесной весны. Как Обыда не видела раньше? Почему не замечала, измотанная теми, кто каждый час рвётся в Хтонь, опустошённая веками заботы о Лесе, измученная чередой учениц, последняя из которых так отчаянно не хотела становиться в цепь? Как, как не углядела в ней сходства с самой первой?

Может, оттого, что Сольвейг с первых дней была воплощением яги, крепким и ясным? Без сомнений шла за наставницей, несмотря на то что Белое Пламя ей досталось, не Лиловое. Обыда не раз думала: не первая это её жизнь в Лесу. Не может у такой юной быть таким мудрым, таким остывшим сердце.

Сольвейг была спокойна, верила наставнице безоговорочно с самого начала. Недоверчивая же, любознательная, жаждущая открыть все двери Ярина долго казалась противоположностью, но с тех пор, как побывала в Хтони, а затем едва не добралась до Золотого сада, что-то поменялось. Не поменялось – открылось; упала пелена. И светлые лесные глаза налились цветом, окончательно потемнели. Потемнели волосы, потемнели помыслы. И те же жесты, ту же улыбку увидела вдруг Обыда, те же ноты услышала в голосе и те же вопросы.

Гладя спящую ученицу по волосам, забылась, прошептала:

– Сольвейг.

Ярина открыла глаза, будто проснулась, отзываясь. Обыда вздрогнула.

– Кто это?

– Птица певчая. Далеко отсюда поёт. Не бери в голову.

– Обыда. Я хочу в зеркало посмотреть.

– Зачем тебе?

– Боюсь, что… Нет, не боюсь, но думаю, чувствую, что поменялось что-то. Может, из-за той тропы в сад. Может, потому что с Ночью скакала. Но я хочу посмотреть… Увидеть.

– Я ведь тебе говорила, глазастая, не игрушка это – в зеркало глядеть.

Ярина промолчала, отвернулась к стене. Всё ещё слаба, подумала Обыда. Немудрено.