Аспекты - Джон М. Форд

бы сюрпризами. Миледи, сегодня предпоследняя ночь лета. Мало ли что может случиться, – с трезвой рассудительностью ответил он, словно бы и не пил вообще, а просто устал.

– А можно я спрошу о Речен?

– Если вы поставите графин бренди на столик у этих удобнейших кресел, то можете спрашивать у меня о чем угодно, да еще и бесплатно.

Они сели в кресла, и Винтерхольм наполнил бокалы.

– Она когда-нибудь сможет говорить? – спросила Лумивеста.

– Нет. – Он поднес руку к горлу, рассеянно расстегивая еще одну пуговицу на сорочке. – У нее отсутствует артикуляционный аппарат. То есть, извините за выражение, буквально не хватает частей для речи. И поправить ничего нельзя. Агата пробовала, но там просто нечего лечить. Пришлось бы создавать все с нуля, а чародейство в этом бессильно. Резекционная магия создает монстров. – Винтерхольм понизил голос. – Хорошо, что вы спросили об этом меня, а не Странжа. Он очень расстраивается.

– Она приехала с вами. А в первый раз вы ее сюда пригласили?

– Да. Я не знал, куда еще с ней поехать. – Он отпил бренди и откинулся в кресле, явно не намереваясь продолжать.

– И вы знаете язык жестов, – сказала Лумивеста.

– Видимая речь Скорейши. Профессор Скорейши вообще был благодетелем человечества. Он любил сирот, издержал на них все свое состояние и ради них пожертвовал даже здоровьем. И знаете, как ни странно в нашем поганом мире, сироты отвечали ему взаимностью. Школу Скорейши окончили с десяток наших парламентариев. Разумеется, все они в палате общин. Ну и два прекрасных судьи, и уполномоченный по водоснабжению столицы.

– И вы тоже?

– Имена своих питомцев профессор Скорейши подбирал из хрестоматийных произведений, – сказал Винтерхольм и продекламировал:

– На склоне холма студеной зимой

Одинокий сиротка застыл,

Его нашли весенней порой,

Иначе он там бы и был.

– Значит, Речен тоже была в этом детском доме? Вы там и познакомились?

– Будьте так любезны, подвиньте ко мне графин. Благодарю вас. – Он снова наполнил оба бокала.

– Вы хотите меня споить, Винтерхольм?

– Женщин я спаиваю, только если мне нужно выведать, что они знают. А пью с женщинами тогда, когда хочу, чтобы они меня выслушали. Или потому, что мне приятно их общество. – Он взял бокал Лумивесты, задумчиво посмотрел в него. – В конце концов, я лью бренди не в вас, а в ваш бокал. Но вернемся к вашему вопросу. Нет, с Речен я познакомился не в школе Скорейши. После смерти профессора все его состояние ушло на оплату налогов на наследство, а школу приобрела группа прогрессивных инвесторов, которые понимали, что за знание классической литературы платят куда меньше, чем за хорошо обученного работника на фабрике или на заводе, и что выезды на природу исключительно ради любования белыми облачками и зелеными лесами лишь поощряют нездоровую буйность и несдержанность. Между прочим, тогда-то я и встретил Вариса: он сделал все что мог – для нас, для школы… но когда неподкупные судьи столкнулись с продажными, то… Ох, все, хватит. Кстати, вполне возможно, что участь Речен была куда лучше дальнейшей судьбы тех, кто остался в школе.

– А что было с Речен?

– С шести лет она ютилась по сырым подвалам и по задымленным чердакам, ночевала в канавах и под фонарями. Своей жизни до шести лет она не помнит, о ней никто ничего не знает. Вполне возможно, что она не сирота в полном смысле этого слова, а просто потерялась, и родители ее так и не нашли. Представьте себе хорошенькую девчушку, резвую и ясноглазую, которая молчит и молчит – не плачет, не смеется, не разговаривает, вообще не издает ни звука. – Он снова плеснул в бокалы немного бренди.

– И не поймешь, когда ей больно, а когда хочется есть, – негромко произнесла Лумивеста, думая о чем-то своем. – И найти ее невозможно, пока не заглянешь в каждый уголок.

– Вот именно, – сказал Винтерхольм без привычного сарказма.

– Речен… Кажется, это значит «счет», «счислитель»…

– На южном диалекте слово «речен» означает «верный счет». Так называют и честного торговца с безупречной репутацией, и матроса, который требует всего положенного ему жалованья. В общем, слово может употребляться и в похвалу, и в укор. В Алинсее достоверное сообщение называют recaigne в отличие от marecaigne, лживого вымысла. Странж дал ей это имя в ее пятнадцатый день рождения. Ну, мы придумали ее день рождения.

– А как ее звали до этого?

– Чаще всего – «Эй, ты!». Пару раз я слышал «дурында». – Он умолк, а потом добавил юмористическим тоном: – Я знаю, вы не жили в столице, так что вам, наверное, трудно понять. Нет-нет, я вас не виню. Ее заставляли воровать, примерно так же, как хорька заставляют ловить крыс: спускаешь зверюшку с поводка, она бежит в норку, возвращается с добычей в зубах, и ее снова берут на поводок. Разница лишь в том, что крысоловы обычно заботятся о хорьках, кормят их, хорошо с ними обращаются. – Винтерхольм снова прервался и взглянул Лумивесте прямо в глаза; она смущенно сообразила, что раньше он так не делал. – Да, миледи коронесса, теперь-то вы наверняка понимаете, почему к ней относились чуть лучше, чем к остальным хорькам.

– Потому что она не могла выдать своего хозяина.

– Совершенно верно. Разумеется, если она к тому же не умела писать и не владела языком жестов. Знаете, что такое «люси-тыкалка»?

– Нет.

– Приставы начали составлять картотеку преступников, делали люксивы всех арестованных. Преступники тут же дали картотеке название «люси-растеряшка»… Помните присказку: «Люси-растеряшка несла в кармане пряжку, а Китти-рыбачка ее выудила»? Так вот, свидетелям обычно показывают картотеку – вроде как берут на удочку – надеясь, что они опознают вора. Даже тот, кто не может ни писать, ни говорить, способен ткнуть пальцем и кивнуть. С помощью люксивации поймали многих воров, которые раньше считали себя в полной безопасности.

Они немного помолчали. За окном на озере послышался плеск.

– Слишком зябко для купаний, – сказал Винтерхольм. – Мне даже снова бренди захотелось, чтобы согреться. А вам?

Не дожидаясь ответа, он вновь наполнил бокалы.

– Как вы познакомились с Речен? – спросила Лумивеста.

– Она уронила блюдо с жареным кроликом в одном паршивом ресторане.

– И что?

– А я в этом ресторане как раз искал ее работодателя. Он засел в приватном кабинете и собирался в меня выстрелить. Она уронила блюдо ему на голову, он промазал и в итоге, как и полагается, отправился на виселицу. А поскольку я фактически лишил ее заработка, хотя она и дала мне возможность продолжать свои занятия, я решил, что обязан