Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Немного странно ставить два этих события в один ряд. Но что поделаешь, если историческое событие, всколыхнувшее всю страну, и мое частное событие произошли в один и тот же год, с разрывом во времени в два месяца.

Невозможно говорить о весне 1953 года, не упоминая о смерти Сталина 5 марта. Народ был в смятении, не знал, чего ожидать. Сталин был постоянным фактором в нашей жизни, подобно восходу и закату солнца. Казалось, что порядок мироздания поколебался.

Один из официальных лозунгов пропаганды гласил: «Ленин всегда с нами». Хотя этот лозунг можно было видеть везде, даже в классах школы, присутствие Ленина мы не ощущали, он лежал в мавзолее и никому не мешал. В противоположность этому Сталин действительно был всегда с нами. Народ привык к тому, что все делается по указаниям «сверху». На каждом уровне свой «верх» – сельский, районный, областной, республиканский, всесоюзный. А всесоюзный верх – это Сталин. Такова структура власти. И вдруг верха этой структуры больше нет. Кто же будет управлять страной? Неизвестность внушала страх.

Граждане боялись скатывания страны в состояние хаоса. Как обычно во время страха перед переменами, сотни тысяч людей бросились закупать керосин, мыло, соль и спички. На всякий случай.

Смерть Сталина спасла арестованных врачей от показательных процессов и публичных казней, а массы евреев – от депортации на Дальний Восток. Если можно говорить о ком-то, что он «умер вовремя», то это как раз такой случай.

В нашей глуши ничего не изменилось. В начале апреля, как всегда перед праздником 1 мая, ЦК партии опубликовал «призывы» – список лозунгов к празднику. Не было лозунгов, восхваляющих Сталина; но были лозунги, призывавшие «продолжать его великое дело – строительство коммунизма».

Как всегда перед праздниками, я получила массу заказов на лозунги. Было тяжело, живот мешал наклоняться над алыми полотнищами, но я старалась заработать как можно больше, чтобы купить все нужное для будущего ребенка.

Еще одна проблема беспокоила меня перед родами – выбор имени для ребенка. Мой муж заявил, что если родится мальчик, ему нужно дать имя в честь его покойного отца – Аба. Таков обычай – давать новорожденным имена покойных дедов и бабушек. Трудно было спорить с этим, формально он был прав. Ходая, никогда не говорившая о своем муже, поддержала выбор сына.

Меня же этот выбор ужасал. Сегодня, живя в Израиле, я не имею ничего против имени Аба – но мы жили среди гоев. У советских евреев был набор имен, принятых также среди русских. Большинство давало своим детям имена из этого набора: Яков, Михаил, Илья, Ефим, Мирон, Марк, Борис. Имя «Аба» не входило в этот набор, и я опасалась, что мальчик с таким именем будет страдать от насмешек товарищей. Да и мне лично это имя не нравилось.

Можно сказать, что еврей должен гордо нести свое особое имя среди других народов – но ребенок не уполномочил своих родителей демонстрировать национальную гордость за его счет.

Что делать? Мой муж был упрям. Хотя сам он пользовался популярным именем Яша вместо своего настоящего имени Ерухам, сыну он хотел демонстративно дать чисто еврейское имя.

Я надеялась, что у меня родится дочь. Мама тоже сказала, что она молится за рождение девочки.

У мамы была еще одна причина желать рождения девочки: в Парабели не было никого, кто мог бы совершить обряд обрезания. Мысль, что у нее будет необрезанный внук, была для нее нестерпимой.

За месяц до меня моя золовка Берта родила сына. Ему почему-то не дали имя в честь ее отца. Муля настоял на том, что сын будет носить имя его покойного отца – Ицхак, в русском произношении Исаак. В семье мальчика называли Изя.

После рождения Изи я обнаружила еще одно свойство характера моей свекрови – преклонение перед мужским полом. Теперь я знаю, что это соответствует еврейским традициям. В ее глазах сын стоит на вершине, а дочь – на низшей ступеньке лестницы. Она любила давать мне советы, как я должна «оказывать почтение» мужу. Глядя на мой живот, она говорила с легким пренебрежением в голосе: «Ну, ты, вероятно, родишь дочь». Дай-то Бог, думала я про себя.

Когда я раздумывала о культе мальчиков, мне пришлось признать, что этот культ существует и в нашей семье. Разве моя мама не относится к Иосифу как к «принцу», тогда как я «просто девочка»? Но в тот период, перед родами, мама была на моей стороне, брат жил далеко, в Колпашево, и не происходило ничего такого, что подчеркивало бы его привилегированное положение в семье.

Папа нашел на складе пожарной станции шелковый красный флаг и принес его домой. Моя золовка Паша сделала из него стеганое одеяльце для детской кроватки. Мы смеялись: кто бы у меня ни родился, одно бесспорно – он будет расти под красным флагом.

Прошел месяц – и настал мой час. За день до того я была у врача – женщины, которая, как водится в сельских больницах, была мастером на все руки – и терапевтом, и хирургом, и гинекологом. Осмотрев меня, она заявила: «Ты родишь на будущей неделе!» Вопреки ее категорическому утверждению, на следующее утро у меня начались схватки.

Яша ушел на работу как обычно – не пропускать же рабочий день из-за такой мелочи, как роды жены! Папа был на дежурстве. Мы с мамой оделись и медленно пошли к больнице, которая находилась на расстоянии полутора километров от нашего дома, рядом с пристанью, на берегу Оби. Идти было нелегко, но никакого транспорта для подвозки больных или рожениц в больницу не существовало. Все ходили пешком.

Меня приняли, переодели в больничный халат, и я простилась с мамой. Родственникам нельзя было находиться вместе с роженицами. Мне отвели место в предродовой палате, но не обязали лежать, и я расхаживала по всему отделению. Почему-то так мне было легче.

Женщина-врач, у которой я была на приеме днем раньше, пришла на утренний обход. Увидев меня, она бросила: «Что, ты уже здесь?» Обращаясь к акушерке, она добавила: «Эта родит только завтра утром!»

Родильное отделение действовало без врача. Главным лицом в нем была акушерка, которая заведовала также хозяйством отделения. Только в экстренных случаях вызывали дежурного врача из поликлиники, «мастера на все руки».

Я переходила из палаты в коридор и обратно, пыталась лежать и вновь вставала, боли разрывали тело, но никто не обращал на меня внимания. Акушерка поверила словам врача о том, что я рожу только утром. До начала родов ей нечем помочь роженице, а родовые схватки – дело обычное.

После полудня я почувствовала, что не могу больше, что-то разрывает меня изнутри. Я вошла в родильную палату и стала умолять акушерку осмотреть меня. Ходила вокруг родильного стола, согнувшись, как горбунья. Акушерка сказала: «Подожди немножко, я должна закончить заявку на продукты. Ты ведь не хочешь, чтобы мы завтра остались без еды!» Я не могла ответить, только мычала, как раненое животное. Через какое-то время она сказала: «Ну ладно, залезай на стол, осмотрю тебя!» Едва я успела взобраться на стол и лечь, как она вскричала: «Ой, головка уже выходит!» Минута промедления – и я родила бы на ходу.