Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Г-жа Розенберг потеряла значительную часть своих доходов, которые базировались в основном на уходе за старухой. В трудную минуту она приняла смелое решение – стать портнихой, хотя никогда не училась шитью. Была у нее швейная машинка, она умела строчить на ней швы, и этим ее умение шить почти ограничивалось. Она объявила себя портнихой и сразу начала получать заказы. Я видела, как она мучилась с каждым новым заказом, особенно вначале. Она распарывала свои платья и делала по ним выкройки, училась строить плечо и подгонять к нему рукав. И вот к ней приходит жена большого начальника с главной улицы и заказывает нарядное платье. Бедняжка просто не знала, как за это взяться. Руки у нее тряслись, когда она начала раскраивать ткань. Не спала ночами, пока платье не было готово. Это казалось невероятным, но из-под ее рук выходили неплохие изделия, и клиентки были довольны.

Я была поражена ее мужеством. На что только не способна женщина, которой нужно посылать деньги дочке в Томск и содержать себя здесь! Вместе с ней я переживала при каждом новом заказе, чтобы удался, подобно тому, как она помогала мне с кормлением моей дочки.

За сравнительно короткое время она приобрела опыт, и дело пошло на лад. Наше село не отличалось обилием людей, занятых обслуживанием; в селе заговорили о новой портнихе. И как раз в этот период, когда укрепилась ее репутация, произошел инцидент, прямо связанный с моей маленькой дочкой.

Как всякий маленький ребенок, начавший ходить, Ада тянула за скатерть и роняла на пол разные вещи. Когда мы не хотели давать ей бродить по всему дому, то переворачивали табуретку сиденьем вниз и ставили ее в образовавшийся маленький манежик (о существовании настоящих манежей для малышей мы и не слыхивали). Понятно, что она не хотела долго стоять запертой в табуретке и через несколько минут поднимала крик, и приходилось ее выпускать. Поскольку нынешних всасывающих жидкость пеленок и в помине не было, она, бродя по квартире, оставляла за собой лужицы, а иногда и «памятки» похуже.

И вот однажды, когда мы обе, г-жа Розенберг и я, были чем-то заняты и не следили за малышкой, Ада стащила с рабочего стола портнихи кусок розовой ткани, предназначенный для пошива элегантной блузки – и уронила его не просто на пол, а прямо в лужицу мочи. Когда г-жа Розенберг пришла на «место преступления» и увидела, что случилось, она впала в шок – и я вместе с ней. Что теперь делать? Как рассказать клиентке, что ткань, купленная не в селе, а привезенная откуда-то, испорчена? Мы обе сидели в полной растерянности, в то время как маленькая «преступница» спокойно играла с тряпочной куклой.

Если бы такую материю можно было найти в одном из парабельских магазинов, я бы ее купила. Любым путем достала бы на это деньги. Я чувствовала себя ужасно виноватой. Но такой материи в магазинах не было.

Способность г-жи Розенберг находить выход из безвыходных ситуаций проявилась и в этом случае. Она решила постирать ткань – всю, не только запачканный кусок. Но стираная ткань по виду отличается от новой. Когда клиентка пришла на примерку, г-жа Розенберг сказала ей, что эта ткань сильно садится при стирке, поэтому нужно стирать ее перед пошивом, иначе после первой стирки клиентка не сможет надеть блузку. Весь этот эпизод она сыграла с мастерством подлинной актрисы, и клиентка полностью ей поверила. Блузка, между прочим, получилась очень красивой.

Наша жизнь была монотонна. Иногда, в субботу или в воскресенье, мы с Яшей ходили в кино. Изредка устраивались молодежные вечеринки с угощеньем и танцами. Мой муж очень любил такие вечеринки; он был хорошим танцором. В будние дни, когда он был на работе, я вместе с Адой навещала свою подругу Иту. И библиотеку я не забывала, у меня всегда имелась книга для чтения.

Однажды, гуляя с Адой, я встретила Василия Михайловича, директора школы. Он поздравил меня с рождением дочки, но не сдержался и добавил:

– Ну, теперь ясно, что ты навсегда закрыла себе путь к высшему образованию!

– Я буду учиться, Василий Михайлович, увидите! Как только появится возможность, как только отношение к нам улучшится! – ответила я, и старая, почти забытая боль кольнула душу.

– Я слышал, что условия приема ссыльных в Колпашевский учительский институт улучшились, – сказал Василий Михайлович. – Тебе стоило бы поинтересоваться.

– В чем выражается улучшение условий? – спросила я.

– Больше не нужно ждать вызова из института на приемные экзамены. Нужно просто послать туда копию аттестата зрелости и прошение о допуске к экзаменам на избранное отделение. С копией прошения нужно пойти в комендатуру и попросить разрешение на переезд. Они теперь быстро рассматривают прошения и дают ответы через несколько дней, а иногда и сразу, в момент подачи.

Эта беседа меня очень взволновала. Как будто приоткрылось маленькое окошечко в другую жизнь. Что делать? Я ведь мать, у меня ребенок. Неужели он прав, говоря, что я упустила свой шанс?

Дело было в мае, Аде исполнился год, я больше не кормила ее грудью. Мне было ясно, что я не смогу быть студенткой в другом городе, имея маленького ребенка на руках. Попросить родителей, чтобы они взяли Аду к себе на время моей учебы в институте?

Это была жестокая дилемма. Даже если родители согласятся – расстаться с малышкой на два года? Правда, есть каникулы, когда можно встречаться, но большую часть времени мы будем разлучены. Трудно было представить себе такую ситуацию. Опять быть в зависимости от помощи родителей…

С другой стороны, у меня не было специальности, а это означает отсутствие всяких шансов на приличную работу в Парабели. Аттестат зрелости ничего мне не сулил. Без специальности мне грош цена.

Я думала об изменениях, наметившихся в нашем положении. В течение года после смерти Сталина я была занята уходом за дочкой, тревогой за ее здоровье, и не следила за событиями в стране. Не читала газеты, не слушала радио. Разоблачение фальшивки, послужившей поводом для «процесса врачей», и прекращение других видов преследования евреев радовало, но все это казалось далеким и не имеющим отношения к нашей повседневной жизни.

Но это было не совсем верно. В отношении властей к нам, ссыльным, произошли изменения к лучшему. Была отменена обязанность являться раз в месяц в комендатуру на «регистрацию». Случаи мобилизации на принудительные работы стали редкими. Большая часть ссыльных бухгалтеров и других служащих вернулась на прежние места работы. Были даже случаи, когда ссыльным разрешали ехать в Томск, областной центр, город с университетом и другими высшими учебными заведениями.

Из слов Василия Михайловича можно было понять, что комендатура больше не нуждается в подтверждении Москвы, чтобы давать ссыльнопоселенцам разрешения на выезд – не в любое место, разумеется, только в пределах области.

Новые правители были очень осторожны. Они не объявили об амнистии для политзаключенных, не отменили статус ссыльнопоселенцев. Такие меры были бы признанием ошибочности «генеральной линии» времен Сталина – политики «чисток» и преследований, в которой они сами активно участвовали.