Предатель - Владимир Махов

Малыш не сдержал доброй усмешки.

– Будем надеяться, что на этот раз все будет по-другому, – тихо сказал он.

– Обещаешь? – Она обернулась так внезапно, что мужчина едва не налетел на нее грудью.

– Обещаю, – стоя так близко, что она почувствовала его дыхание, тихо ответил он.

Адель беззаботно улыбнулась и птичкой впорхнула за дверь. Оставшись в одиночестве, она не торопилась спускаться вниз, к каютам. Ей послышались голоса в конференц-зале, и она на цыпочках прошла по коридору. Странно, она доподлинно знала, что на яхте нет посторонних. Дверь в зал оказалась приоткрыта, оттуда пробивался свет.

– Труп не нашли. Но…

– Про записи я уже слышал.

– Этого достаточно, чтобы убедиться – он мертв.

– Я ведь предупреждал тебя, Грифон, что это необычный киллер. Я не зря сделал акцент на привлечении всех сил, имеющихся в твоем распоряжении.

– Ты опять собираешься меня учить.

– Не собираюсь.

Один голос Адель определила безошибочно и принадлежал он Грифону.

– Дело сделано. И дело сделано плохо.

В первый момент после того, как девушка узнала Хаммера, ее окатила ледяная волна. Откуда? Какими неведомыми ей судьбами занесло сюда любимого человека? Адель знала, что после скандала на него была объявлена охота, вернее, на Рамзеса. Как объяснил ей в послании Хаммер «так нужно для дела». Но это не суть важно. Главное – он просто не мог здесь быть! Если… если только за ее спиной не велась игра, о которой она не ведала ни сном, ни духом.

Осторожно, боясь выдать себя, Адель заглянула в приоткрытую щель и с облегчением поняла, что Грифон смотрит видеозапись. Наркобарон сидел к ней спиной, развалившись в любимом кресле. Девушка видела, с каким чувством он сжимает в руке бокал с коньяком. На экране Хаммер, оставаясь для камер в тени, честил Грифона в хвост и в гриву.

– Я хочу сказать тебе кое-что. Ты не выполнил условия сделки. Как раньше говорили: нет тела, нет и дела. И еще – уговор дороже денег.

Адель мстительно улыбалась, вглядываясь в происходящее на экране. И веселилась ровно до той секунды, пока не услышала слова Хаммера.

– Не брызгай слюной, Грифон. Оставь слова для этой дешевки, Адели, для этой своей… – он добавил непечатное слово.

Потом она не слышала больше ничего. Страшное, почти непереносимое чувство обиды стерло радостную усмешку с ее лица. Не сами мерзкие слова, сорвавшиеся с губ Хаммера, поразили девушку в самое сердце, а тон, с которым произнес это любимый человек – жесткий, полный такой искренней ненависти, что бросило в дрожь. Адель задохнулась, словно получила удар под дых. Вдруг, в одно мгновенье, свет озарил ее сознание. С болезненной очевидностью она осознала истину, от которой пряталась столько лет. Хаммер не любил ее никогда. Он просто использовал ее. Человек, которому она без оглядки отдала и тело, и душу. Настолько, что без оговорок вычеркнула несколько лет из своей жизни. Она ложилась в постель с ублюдком, еженощно наступая себе на горло, в то время как ее мятущаяся душа убегала в мечты, в мир, где царствует любовь. Мысленно девушка орала от духовной, а позже и физической боли, принимая Грифона в собственное беззащитное лоно, согретая лишь воспоминаниями. От которых теперь остался один пшик. Адель страдала, каждой минутой неутихающей боли завоевывая будущее. Себе и Хаммеру. Больно… Нестерпимо осознавать, что надежда была химерой, наваждением, созданным для того, чтобы одурачить доверчивую девочку обещанием вечной любви.

Прошли годы. Она стала старше. Эпизод на экране вертелся в ее голове, постепенно обрастая подробностями, пока Адель, больная от прозрения, вдруг осознала себя стоящей на открытой палубе. Хаммер использовал ее вслепую. А когда запахло жареным, отступил в тень, попросту прикрывшись Рамзесом. С ее подачи, между прочим. Девушка стояла на палубе, вцепившись в борт бескровными от напряжения пальцами. Она никогда не любила Рамзеса за его высокомерный нрав и открытое пренебрежение к женщинам, но сейчас невольно испытала к нему сочувствие. Его тоже использовали. Хаммер подставил его, прикрывшись другом как щитом.

– Адель, что случилось?

Заботливый голос Малыша вывел ее из состояния прострации, в котором она убивала Хаммера всеми известными ей способами.

– Голова закружилась, – почти спокойно отозвалась Адель, собрав волю в кулак.

– Теперь легче?

– Легче? – переспросила девушка, шумно выдохнула, мысленно сосчитав до десяти, и ответила сама себе. – Теперь легче.

Адель повернулась, растянув на лице резиновую улыбку. Ярость душила ее, пульсировала в голове, тисками сжимала виски.

И вдруг отражением ее мыслей где-то далеко в море взорвался фейерверк. Яркие искры полетели в небо, грохот разорвал сонную тишину. По палубе забегала охрана. Возник хмурый, уже изрядно поднабравшийся Грифон.

Пока все суетились, Адель стояла у борта, повернувшись к морю лицом. В ее глазах, полных сумасшедшего злорадства, таяла одна за другой россыпь янтарных огней.

– Мамука, хорош мелькать. В глазах от тебя рябит. Сядь, – недовольно поморщился Хаммер.

Эмоциональный выходец с Кавказа ничего не ответил. Хотя Дикарь, сидевший напротив, видел, чего тому стоило удержать язык за зубами. Вздернув руку в непримиримом жесте «вах», Мамука прошелся по комнате и рухнул на диван. Он потянулся за бокалом с виски, стоявшем на низком столике, но в последний момент одернул себя. В его руки словно сама собой выкатилась откуда-то из внутреннего кармана зажигалка. Насколько знал Дикарь – подарок драгоценной Мими, девушки из далекого Таиланда. На самом деле ее звали Напапорн, что в переводе значило Небеса Счастья. Но ослепленный страстью Мамука складывал имя той, которую он называл «моя единственная слабость», из двух первых слогов слов – милая и миниатюрная. Горячий кавказский мужчина никогда не расставался с подарком, и лишь один Дикарь удостоился чести знать о секрете, что скрывала инкрустированная белым золотом игрушка.

– Опасная игра, – задумчиво сказал Дикарь. И это были его первые слова после начала разговора.

– Игра стоит свеч, – вместо Хаммера ответил Егерь.

Холодный взгляд мужчины потеплел. И в стальном блеске его глаз отчетливо прорезалась мысль. Дикарь ясно понял ее отражение – отсвет девяти нулей в озвученной сумме. Даже поделенная на пять она вызывала уважение.

– Думайте, мужики, – демоном искусителем вещал Хаммер.