На расстоянии звездопада - Георгий Ланской

– Я тебя умоляю. Ни за что он не платил. Машина и та куплена на ее деньги. Во всяком случае, за кредит она постоянно платила…

Лерка исчезла, вместо нее снова появился Пятков с приличествующей сообщению скорбной физиономией.

– Однако вопреки словам Александра, великая любовь умерла у этой пары гораздо раньше. Стоило Ульяне с громким скандалом разорвать контракт с телеканалом КТВ, несостоявшийся Ромео бросил возлюбленную, подобрав ей куда более обеспеченную замену, певицу Лилит, известную стране не только хитами и откровенными нарядами, но и страстью к молодым роскошным самцам…

Кадры выхватили Сашку и Лилит в каком-то ночном клубе, а потом грустный голос Пяткова за кадром продолжил:

– Финал этой истории оказался куда более трагичным. Любимый мужчина не просто предал Ульяну, разбив ей сердце. Птенчик Икар перепорхнул из одной клетки в другую, осознав, что его прежняя пассия не только больше не сможет обеспечивать его беззаботное чириканье, но и вот-вот умрет. Нашему телеканалу стало известно, что Ульяна Некрасова смертельно больна. Более того, Александр это подтвердил, сообщив, что готов поддержать ее в трудный момент, однако так этого и не сделал. Подтвердила диагноз Ульяны и ее лечащий врач.

Изображение снова сместилось куда-то вниз. В кадре показалась Шишкина, которая своим рокочущим басом прогрохотала:

– Знаете, если болезнь запустить, все возможно: и ампутация и летальный исход. К сожалению, онкология груди в нашей стране стоит на одном из первых мест…

В зеркале, висевшем на стене, отражался профиль не какого-то незнакомого журналиста, а именно Сашки, и Ульяна вжалась в кресло. Выходило, что он лично ходил к Шишкиной, нацепив скрытую камеру на шею, задавал вопросы, прикидывался озабоченным ее состоянием, чтобы потом выгодно продать историю на телеканал. Кому попало Ольга Анатольевна, поднаторевшая в общении со СМИ, врачебную тайну не выболтала бы, но Сашка был членом семьи, почти мужем, о чем все газеты кричали наперебой. Откуда Шишкиной было знать об их разрыве? Ульяна вспомнила, что Шишкина несколько раз пыталась дозвониться ей, а потом, очевидно, была вынуждена сообщить о болезни самому близкому человеку, любимому мужчине, Иудушке, продавшему ее за тридцать сребреников ради мимолетной славы.

«Значит, все-таки рак, – обреченно подумала Ульяна, чувствуя, как из глаз покатились слезы. – И возможно, я умру. Или останусь изуродованной на всю жизнь, что, в принципе, то же самое. Кому я такая буду нужна?»

Она задрала вверх голову, чувствуя, как першит в горле, а в глазах стало невыносимо горячо, а потом, моргнув, снова уставилась в монитор. Изображение снова сменилось, и теперь, в темной студии, в окружении десятков горящих свечей, на фоне портрета Ульяны, словно уже умершей и похороненной, появился Пятков.

– Ульяна Некрасова уехала на родину попрощаться с родными и близкими. После возвращения в Москву она собиралась лечь в хоспис, чтобы никого не обременять своим положением. Денег на тяжелую операцию у одной из самых красивых телеведущих России больше нет. Вылечить Ульяну Некрасову берутся израильские врачи, однако сумма за операцию и последующее врачебное наблюдение чрезмерно высока. Наш телеканал объявляет марафон по сбору денег на лечение Ульяны Некрасовой. Вы можете послать короткое смс-сообщение на указанные внизу номера. Стоимость сообщения уточните у своего оператора. А мы с вами прощаемся до следующей недели. С вами был Олег Пятков.

В этот раз он не улыбнулся в камеру своей знаменитой крокодильей ухмылкой. Напротив, остался серьезным и даже головой покивал со значением, лицедей проклятый. Ползущая точка внизу экрана добралась до правого края, и картинка застыла на титрах идущих поверх освещенного погребальными свечами лица Ульяны.

Ужин прошел в полном молчании, да и кому бы он сдался, этот ужин, на который Римма убила столько сил. С аппетитом ели только Танька, да Каролина, которых, кажется, семейная беда совершенно не коснулась. Если сестрица еще и пыталась держать лицо, картинно вздыхала и смотрела с жалостью, то племянница уплетала за обе щеки, а потом, прихватив чашку с чаем и горсть конфет, удалилась к себе, общаться с подругами в соцсетях. Никакого сочувствия от нее Ульяна не ждала, но, тем не менее, равнодушие к беде неприятно кольнуло куда-то под ребра. Впрочем, чего ждать от этой пустоголовой ранетки? Сопричастность к трагедии только поднимет Каролину в собственных глазах, да и Танька, выскочив из-за стола на звонок, уже вполголоса обсуждала передачу, поглядывая на сестру.

Телефоны звонили не смолкая, то один, то другой, а сестрица разрывалась между желающими обсудить, посочувствовать и, кажется, получала от этого удовольствие.

Господи, что за люди? Упыриная семейка, не иначе…

Римма почти не ела, а потом, достав из-за висевшей в углу иконки, припрятанную пачку сигарет, вышла покурить на балкон. Иконка, кстати, была вполне исторической семейной реликвией, и даже своя история у нее имелась.

В детстве, теперь уже покойная бабушка услышала, как маленькая Римма звонко матюкнулась и строго наказав, грозно предупредила, ткнув скрюченным пальцем в икону:

– Будешь материться, Боженька накажет!

– Естественно, я захотела проверить, – рассказывала потом Римма. – Села под икону и стала загибать в хвост и в гриву. И тут икона сорвалась с гвоздя и тюкнула меня прямо по темечку…

Слышав семейную историю много раз, Ульяна на всякий случай, при святых старалась сдерживаться. Старый лик Николая Чудотворца внушал ей если не благоговейный трепет, то, во всяком случае, отдаленное почтительное уважение. Матери же икона служила не только для обращения к богу, но и как тайник, о котором все знали, даже соседи. Да и не было там ничего такого: квитанции, кое-какие документы, иногда деньги и, почти всегда, спрятанная на черный день пачка сигарет.

Ульяна с минуту смотрела, как мать, грузно рухнув на табуретку, чиркает зажигалкой, а потом вышла к ней.

– Когда ты узнала? – пустым, мертвым голосом спросила мать.

– Дай и мне сигарету, – попросила Ульяна. Римма, не глядя, сунула ей пачку и зажигалку. Ульяна закурила, закашлялась, выдохнула дым в приоткрытую створку балконной рамы и помахала перед носом, разгоняя сизое облако.

За стеклом ахала и перекликалась на разные голоса железная дорога. В детстве для Ульяны и Тани не было ничего притягательнее понатыканных вдоль путей переговорных устройств, куда кричали вагонники и приемщики что-то вроде: «На второй путь грузовой на проход!», а многоголосое эхо несло этот вскрик и вперед и назад, на несколько километров. Добраться до рации, что-то крикнуть в нее, было любимым развлечением местной детворы, но Таня и Ульяна предпочитали не орать идиотские дразнилки, а петь. Пару раз они даже исполнили по полпесни, печальную «Не плачь», от которой в девяностых все сходили с ума, и куда более веселую, про розовые розы, но потом откуда-то выскочила разъяренная толстая тетка в оранжевом жилете, и концерт пришлось прекратить.

Тряхнув головой, Ульяна отогнала воспоминания: вот они с Танькой горланят во всю глотку: «Не пла-ачь, еще одна осталась ночь у нас с тобо-ой!», а в следующую минуту уже несутся прочь под заливистый мат.