На расстоянии звездопада - Георгий Ланской

– Не сходи с ума, мам, – ответила она почти спокойно. – Ты что, не знаешь, в какой помойке я работаю? Это же вранье, все вранье.

– Я твой лифчик нашла в грязном белье, – просто ответила мать, и этим все было сказано. – Почему ты не сказала, Уля? Ты хотела вот так вот… уйти?

– Мама!

– Что – мама? Что? – воскликнула Римма надрывным голосом. – У меня что, двести дочерей? А хоть и двести было бы… Господи, боже мой, неоперабельная опухоль… Тася умерла от рака… Я как вспомню, сколько ухаживала за ней, как она кричала, а теперь ты…

Тетка Тася, которую Ульяна никогда не видела, умерла от рака груди еще до ее рождения. Римма действительно ухаживала за золовкой, как за родной сестрой, поскольку больше никто этого делать не желал. Отец традиционно устранился от проблемы, а свекровь сама была больна. Защищая мать от вернувшегося через тридцать с лишним лет кошмара, Ульяна почувствовала, что автоматически защищает и себя, заговаривая, заурочивая тикающую бомбу внутри, то ли начиненную тротилом, то ли безобидный муляж, пустышку, фикцию.

– С чего ты взяла, что опухоль неоперабельная? – вскипела Ульяна.

– Так по телевизору же сказали, – всхлипнула Римма. – Про опухоль, хоспис… ты что, всерьез решила в хоспис?.. Разве там уход?

Рассержено швырнув окурок вниз (завтра старухи будут ругаться, и как они видят кто откуда чего бросил?) Ульяна гаркнула:

– Мама! Какой хоспис, какая неоперабельная опухоль?! Это выдумки, понимаешь? Вы-дум-ки! Вранье!

– А кровь на лифчике? Тоже вранье?

Здесь крыть было нечем, и выкручиваться не хотелось. Да и не поверила бы мать. Не хватило бы актерского таланта, чтобы убедительно соврать.

– Кровь правда, – мрачно ответила Ульяна. – Мне страшно, мам, до ужаса. Но никакого диагноза нет. Во всяком случае, когда я уезжала, его еще не было. И Ольга Анатольевна мне говорила, что может быть все, что угодно, и это… элементарно лечится, даже если окология, и… можно протез поставить, и… и… Я не знаю, я запаниковала, накрутила себя, а тут еще Пятков, сучонок, со своим враньем.

– Зачем кому-то так врать? – беспомощно спросила Римма. – Это ж люди…

– Затем, что это рейтинги, мам, – жестко ответила Ульяна. – А рейтинги, это деньги. Ты же видишь, что они под это дело даже мобильные компании подключили, мне на операцию собирают, сволочи! Никому нет дела ни до людей, которые сейчас будут звонить, ни до меня. Шоу! Гребаный! Бизнес!

– Разве можно с такими вещами играть? – ужаснулась Римма.

– И не с такими шутят. Да наши звезды готовы себе чуму египетскую приписать, лишь бы на экране засветиться, а тут такая сенсация, умирающая телеведущая… Сейчас все телеканалы, все газеты, все порталы в эту тему зубами вгрызутся, и будут рвать на части и меня, и вас, а я не хочу…

На последней фразе голос все-таки дал петуха. Ульяна расплакалась, ткнулась лицом в плечо матери, и почувствовала, как ее гладят по затылку тонкие, такие родные пальцы.

– Зачем ты домой-то поехала? – спросила Римма, и по клокочущим звукам в голосе было понятно что и она рыдает. – Тебе лечиться надо, и не тянуть! О чем ты думала вообще?

– Не знаю, – буркнула Ульяна. – Ни о чем, наверное. Все так навалилось. Пятков меня с канала погнал, а тут еще грудь болела, кровоточила. Я подумала: у меня рак, возможно, я умру, возможно, придется ложиться на операцию и жить с одной грудью, как амазонка. На телевидение меня бы такую не взяли, а это все равно, что умереть.

– Дура!

– Дура, – покаянно ответила Ульяна и даже голову опустила. – Но мне хотелось всех увидеть перед… Мало ли. Чтобы вы меня запомнили еще такой, как прежде.

– Может, тебе в больницу? Не в нашу, конечно, а в Челябинск, а? Она все-таки ближе. И с деньгами мы поможем, сбросимся, соберем…

Все-таки свое черное дело Пятков сделал, думала Ульяна. В глазах общественности она теперь брошенная, больная женщина, которая вот-вот скончается, и под это дело КТВ получит нехилые бабки, а если получится, спляшет на ее костях джигу-дрыгу. Мать поверила, значит, и остальные поверят, тем более, авторитетному мнению Шишкиной, выдернутому из контекста. Вполне вероятно, что она вообще говорила не об Ульяне, но кому это интересно?

Нет, надо ехать… Нагостилась. Только вот Лешка, Лешка, как не вовремя это все…

– У меня все анализы должны быть готовы, – сказала Ульяна. – Нет, мне надо возвращаться. Ты только не беспокойся раньше времени, и насчет денег тем более, у меня вообще-то подкоплено, к тому же друзья не дадут пропасть…

– Тогда уезжай сегодня же. Первым же поездом.

– Нет на сегодня поездов, – с горьким сожалением вздохнула Ульяна. – Только завтра днем, или вечером. Вечером поеду, куда деваться-то?

На этот раз выдергивать Вовку среди ночи и отправлять на вокзал не стали, пусть ребенок спит. Ульяна, проворочавшись в постели часов до трех, решила прогуляться сама. Вокзал вот он, под окнами, а шансы кого-то встретить, кроме полусонных отъезжающих ничтожно малы. Не выходной, молодежь, толкавшаяся между высоких колонн у пригородных касс, по древней традиции, расходились около двух. Вокзал, утыканный длинными рядами легких алюминиевых кресел, впадал в дрему часов до шести, когда с одной стороны прибегали пассажиры на электричку, с другой, служившей автовокзалом, выстраивалась вереница автобусов на ближайшие деревни.

После беседы на балконе мать немного успокоилась и даже прикрикнула на Таньку, которая лихорадочно обсуждала сенсацию с неизвестным собеседником. Сестрица уже открыла рот, чтобы привычно рявкнуть, но натолкнулась на тяжелый взгляд Ульяны и торопливо свернула беседу.

Ульяна даже нашла в себе силы наконец-то взять в руки собственный мобильный, на котором было огромное количество пропущенных звонков и сообщений, большей частью с незнакомых номеров. Среди звонивших высвечивались номера Сашки (два звонка вчера и один сегодня), Пяткова (пять звонков сегодня), Вадика (звонки с интервалом в десять минут) и Лерки, которая звонила весь день вчера, а сегодня почему-то молчала. Ее телефон был вне зоны, и это непохожая на нее тишина почему-то напрягала больше всего.

Дозвониться до Шишкиной удалось с первого раза.

– Улечка, прости, но я ничего такого в виду не имела, – пророкотала та басом, едва Ульяна поздоровалась. – Мы не о тебе говорили… Я в общем сказала, про само заболевание.

– Я так и подумала, – медленно ответила Ульяна. – Не волнуйтесь. Это в порядке вещей.

– Ну, слава богу, ты поняла, а то я думала…

Ульяна не дала Шишкиной договорить, бесцеремонно прерывая извинения и сожаления.

– Так у меня рак?

Ольга Анатольевна надолго замолчала, а потом строго спросила:

– Ты еще на родине? Так вот: немедленно возвращайся. Пулей.

– Хорошо, – покорно ответила Ульяна. – Так значит…