Небесное чудовище - Яся Белая

любви и покое, пошатнув в нашем мире сами его основы…

– Ничего не поделаешь – смещения неизбежны, когда наш мир пересекается с Другой Историей.

– То есть твоя Ро-Ро тоже насмещала всякого? – Чувствую, как во мне поднимается волна гнева. О чем он только думает, этот божок?!

– Разумеется! – горестно признается Вэньчан. – Она сделала меня несчастным и сентиментальным. Оттого-то у меня и кризис. А кризис вот-вот породит новое Искажение или приведет к очередной ошибке, а значит – к новому бесу.

– Просто бесконечная сансара какая-то! – возмущаюсь я. – И как это разорвать?

– Если бы я знал, – разводит руками Вэньчан. – У меня сюжетный тупик. Я понятия не имею, как дальше должна развиваться эта история. Выдохся, исписался…

Мне хочется стукнуть его по голове доской для вэйци.

Бог не может позволить себе творческий кризис! Не имеет права! Хочется кричать и топать ногами, но я осаживаю себя. Я никогда ничего не созидала – тут Вэньчан прав, – а стало быть, понятия не имею, что значит выдохнуться. Да, я была уставшей и истратившей силы во время последней войны, но огонь продолжал бушевать во мне, Она жила и дышала и в любой момент могла полыхнуть вновь. То был не кризис, лишь затишье, передышка. Так что да – мне не понять.

Пепел поднимается и кланяется, затем берет меня за руку, тянет вверх и говорит:

– Уважаемый старший, – опять включает вежливость, – позволь нам помочь. Мне в голову после твоего рассказа о Минчжу пришла одна идея.

Вэньчан, который вновь перебрался на свой гамак, лишь равнодушно машет рукой.

– Я доверяю тебе, братец Бай. Делай что должно и будь что будет, – изрекает высокомудренно, глядя в безупречную синь здешнего неба. Должно быть, с его позиции голубизну красиво расчерчивают алым лепестки цветов, опадающие с Дерева Феникса.

Владыка Дня откланивается:

– Мы пойдем, старший.

– Пусть будет удачным ваш путь, – бросает нам вслед Создатель Всего Сущего.

Когда мы отходим на приличное расстояние от дворца, я торможу и заставляю Пепла обернуться ко мне.

– Может, все-таки скажешь, что ты задумал? В конце концов, ты мой страж, и я вправе знать.

Ветер бесцеремонно треплет мои волосы, портя величественную прическу, и мне приходится высоко задирать голову, чтобы видеть глаза Гаошана, хотя очень хочется выглядеть грозной и главной.

Пепел светло улыбается и будто позволяет.

– Разумеется, моя госпожа, – говорит мягко, подносит мою руку к губам и целует, не отводя взгляда от моего лица. – Не посмею заставить тебя переживать понапрасну, моя драгоценная Цзиньхуа…

Мне хочется топнуть ногой и крикнуть: я – твой Огонек! Не хочу быть с тобой Богиней Чудовищ. Она сожгла тебя, я же хочу согреть, хочу светить тебе! Но когда он так улыбается, все мои возмущения и возражения оседают в душе, словно гаснущие искры.

– За те тысячелетия, что я выполняю обязанности Владыки Дня, я четко заучил, что в любом конфликте нужно выслушать две стороны. Мне кажется, старший не видит всей картины целиком.

– Как такое возможно? – удивляюсь я. – Он ведь создал мир, написал историю. Разве он не может перечитать предыдущие главы и поправить?

– Ты, наверное, невнимательно слушала, Цзиньхуа. – Пепел ласково щелкает меня по носу. – В Глобальном Сюжете случаются отклонения, которые не может контролировать автор.

Ага, Вэньчан так и сыпал странными словечками, от которых у меня голова шла кругом: «фанфики», «вбоквелы», «сиквелы», «приквелы», «спин-оффы»… Все это как раз и порождает те самые отклонения, а потом и вовсе приводит к Искажению и Другой Истории. В моей голове от этого до сих пор бардак – не могу рассовать все по полочкам.

Пепел всегда был куда более умным и рациональным. Он понял гораздо больше меня.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – И что ты предлагаешь?

– Предлагаю пойти и пообщаться с Бесовкой. Хочу выслушать ее версию. Думается мне, она не просто так стащила Кисть. У каждого есть мотив, и я хочу добраться до ее.

– Похвальное начинание, – не могу не согласиться, – я иду с тобой. Тоже хочу разобраться и понять.

Пепел кивает, обнимает меня за талию и взлетает по направлению к Башне Страстей, где заключена Изначальная Бесовка. Вот только попасть туда не удается – дорогу преграждает Фэн Лэйшэн, бледный, как истинное дитя ночи, даже несмотря на смуглую кожу. Пурпурно-черный плащ реет, будто грозовая туча, руки сложены на груди. И плевать ему, что недавно был серьезно ранен и еще не восстановился – уже рвется в бой.

– Нет, брат, – заявляет Владыка Ночи решительно, – это я притащил ее в Небесное Царство, мне и вести допрос. В конце концов, из нас двоих именно я дознаватель. И не таких раскалывал.

– Лэйшэн, – я встаю между стражами и упираю руки в бока, – разве ты не должен сейчас отдыхать и лечиться? Ты нужен мне живым!

Он ухмыляется криво и ехидно.

– Не волнуйся, госпожа, твой страж живуч, ничего со мной не станется. А у тебя есть дела поважнее.

– Это какие еще дела? – недовольно ворчу я. – Что может быть важнее, чем вывести на чистую воду Изначальную Бесовку?

– Ну хотя бы спокойствие Трех Миров и порядок в Небесном Царстве.

– А им разве что-то угрожает?

Переглядываюсь с Пеплом, но тот лишь отводит смеющийся взгляд.

А Фэн Лэйшэн произносит вполне серьезно:

– Отвечаю богине: твой дух-прислужник.

– Хушэнь?

– Второго здесь сейчас, к счастью, нет, – скептически напоминает темный страж.

– И чем же Хушэнь может угрожать порядку в Небесном Царстве?

– Глобальным переполохом! Он обнаружил часть своего гарема в гареме Третьего Брата Небесного Императора и пошел возвращать… – Фэн Лэйшэн тяжело вздыхает, будто показывая: вот с кем приходится иметь дело!

Ну конечно, он же зануда и праведник, тысячелетиями тешивший себя влюбленностью в меня. Откуда ему знать, что такое гаремные страсти?

– Так что иди, – произносит строго, будто он – мой господин, а не наоборот, – усмири своего кота, а с остальным я разберусь сам.

Эпизод 26

Переполох в Небесном Царстве, или Немного о тиграх и птичках

Ориентируемся на звук, который доносится из беседки в саду Третьего Брата Небесного Императора. Звук весьма громкий и характерный: ругань.

– …ой, да кому надо быть твоей Главной Женой?! Велика честь! – вопит женщина.

– Вот как ты заговорила, дорогая? Я же тебя холил и лелеял! – возмущается Хушэнь, и в голосе его звенит такой праведный гнев, что одним им можно карать грешника.

Мы подлетаем ближе. Картина, открывшаяся взору, воистину эпична.

Хушэнь, весь в красном, словно всполох огня,