Путь лапши. От Китая до Италии - Джен Лин-Лью

– Встаньте здесь! – рявкнул один массажист.

Пар немного попахивал мочой. Затем Крэйг остался в главном коридоре с одним из массажистов, а другой повел меня в отдельный кабинет.

– Ложитесь! – гаркнул он.

Я легла лицом вниз на твердую мраморную поверхность. Он приказал мне снять простынь, но я отказалась выполнять этот приказ.

– Как хотите, – ответил он и тут же вылил на меня несколько ведер обжигающей воды.

Затем он взял суровую ткань и начал натирать ею мои руки и ноги, будто наждачной бумагой, причем так сильно, что сразу же начали отделяться огромные темные куски омертвевшей кожи, а я сама стала напоминать красного, только что сваренного омара. Затем он использовал в виде скраба мед и имбирь, которые нанес на мою красную кожу, они стали проникать сквозь поры и как будто жалили меня. Затем последовали еще несколько ведер воды, но на этот раз ледяной.

– Джен? – робко позвал Крэйг из основного зала.

Я похромала к мужу, ярко-красная и потрепанная. Выходя, мы чуть не поскользнулись на мокром полу. В это время в помещение заходила группа полных энтузиазма итальянок с обнаженной верхней частью тел. Это была наша первая и последняя баня во время путешествия. Вот такое получилось романтическое празднование годовщины свадьбы.

Совсем недалеко от границы с Туркменистаном мы остановились в лагере, где стояли юрты, рядом с Аяз-Кала – тем, что осталось от окруженного стеной города VI века. Мы прошлись среди руин в огромном песчаном карьере, разделенном глиняными стенами, перед тем как поставить юрту на каменный фундамент. Это центральноазиатский эквивалент дома на колесах. Разрекламированное озеро, в котором мы предположительно могли бы искупаться, оказалось соляным болотом. В долине внизу мы видели перекати-поле. Привязанные к деревянным столбам верблюды печально стенали весь день.

После того как мы устроились на месте, мы столкнулись с одним американским пенсионером, с которым уже встречались в Самарканде несколько недель назад. Джеффри оказался очень бодрым, несмотря на то что ему было за семьдесят, и он путешествовал по Центральной Азии в одиночестве.

– У вас знакомые лица! – сказал он, останавливаясь между юртами и склоняя голову набок, рассматривая нас.

Он рассказал, что после нашей последней встречи проехал по Узбекистану «восьмеркой» и останавливался на бессточном Аральском море, которое высыхает из-за экологических проблем, а также побывал в заброшенном приграничном городе Нукусе. По его словам, Аральское море оказалось «не таким депрессивным, как я представлял, – это было забавно!». Джеффри также сообщил, что в Нукусе есть большой музей искусств. Когда я поделилась своим разочарованием от лагеря с юртами, Джеффри кивнул.

– Когда я впервые сюда приехал, у меня возникли те же чувства, – признался он. – Я подумал: а что же это за место такое? Но постепенно оно мне начинает нравиться все больше и больше. И неплохо, что в санузле довольно чисто!

Я сомневалась в этом, но Джеффри оказался прав по нескольким пунктам. В дальнейшем мы отправились в Нукус, в котором находился хороший музей с бесценными экспонатами современного искусства. Они были контрабандой вывезены из России. Лагерь с юртами оказался неплох; и санузлы на самом деле были весьма приличными. Рано утром место становилось волшебным, а когда солнце опускалось в долине, то окрашивало небо розовыми и оранжевыми полосами, напоминая закат на Гавайях, только без океана.

В юрте-столовой мы ели безвкусный рисовый пилав вместе с Джеффри, который спросил, как продвигается мое кулинарное исследование. Я сказала, что я в ужасе от еды в Узбекистане. Не столько блюда были ужасны, сколько меня беспокоила монотонность и однообразие в приготовлении пищи. Почему плов нужно готовить из одних и тех же пяти ингредиентов? Почему есть только несколько основных начинок для мантов и самсы, пельменей, которые готовят на пару или пекут в духовке? Где воображение, когда дело касается приготовления пищи?

– Ну, знаешь, то, что ты описываешь, напоминает мне еду в те времена, когда я рос в Мичигане в 1950-е годы, – заявил Джеффри. По его словам, основными блюдами были чередующиеся стейк, отбивная из молодой баранины, запеченный окорок, жаркое из курицы и спагетти. (Как я выяснила в процессе своего исследования, итальянская паста является относительной новинкой для Америки, она появилась в широкой продаже только в 1920 – 1930-е годы.) – Когда мы ели спагетти, отец обычно открывал бутылку кьянти, единственного вина, которое мы пили, и пили мы его только со спагетти, – добавил Джеффри. – Я вырос в Америке, которая показана в ситкоме «Предоставьте это Биверу», и мы получали удовольствие от той еды, которая у нас была. В очень редких случаях ходили в скромный китайский ресторан, чтобы отведать экзотических восточных блюд.

Я подумала о своем детстве, которое прошло в 1980-е годы в Южной Калифорнии. По большей части я росла на китайской еде, что было следствием воспитания моих родителей, а также стандартной американской еде: макароны с сыром, гамбургеры, пицца и – как и Джеффри – спагетти. Там не было особого воображения, да никто особо об этом и не беспокоился. И только когда я уже была в подростковом возрасте, а потом когда мне перевалило за двадцать, Америка стала меняться, я сама стала больше путешествовать и попробовала разные кухни. Ко времени окончания мной колледжа рестораны в Сан-Диего, как и во многих других городах Америки, начали меняться. Открылось больше этнических заведений, кроме стандартных мексиканских закусочных с маисовыми лепешками тако и китайских ресторанчиков, где готовят еду на вынос. Я до сих пор помню, как впервые ела пад тай и гирос. Когда я переехала в Нью-Йорк, мои горизонты существенно расширились. Я познакомилась с индийской курицей тикка масала, средневосточным фалафелем и вьетнамским супом пхо в деловой части города; в жилых кварталах, рядом с моим университетом, я попробовала корейский рис, который готовят в каменном котле под названием бибимбап, а также кубинское блюдо арроз кон полло и еврейские бэйгелы. В то время как большая часть упомянутых блюд едва ли считается экзотикой в большей части Америки в наши дни, было время, и не так давно, когда они еще являлись экзотикой.

Конечно, Центральная Азия не соответствовала моим стандартам, которые повысились за годы, на протяжении которых я со своей навязчивой идеей о еде вкушала пищу в самых разных местах. Разговоры с Джеффри напомнили мне, что я должна ценить то, что имею: не то чтобы с любовью относиться к каждой порции плова, которую мне подают, но я должна воспитывать в себе не только терпение, но и уважение к нему.

Это напомнило мне и о том, как в Центральной Азии относятся к хлебу, – этот урок я получила от узбекского пекаря. После того как он упомянул, что один раз попробовал итальянский хлеб, я попросила сравнить его с наном. Он замолчал на какое-то время.