Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов

Кажется, джентльмены в «Виккерсе» нащупали-таки последний советский танк: очередной снаряд взрыл землю совсем рядом с бронированным малюткой.

– Твою мать!!!

Волков прыжком вскочил на ноги и, петляя ополоумевшим зайцем, метнулся к китайской машине. Должно быть экипаж был слишком занят выцеливанием стального противника, что не обратил внимания на бегущего человека. А зря.

Первая связка гранат рванула прямо на крыше башни, вторая разорвала гусеницу и вынесла пару катков. Рядом со Всеволодом словно чёрт из-под земли вырос Танака и, к немалому удивлению парня, протянул ему ещё одну связку. Издав нечленораздельный вопль, Волков метнул её под днище танка. Исиро замер рядом, держа наготове последнюю противотанковую самоделку, но «Виккерсу» уже хватило по самую маковку и добавки не требовалось.

На борту несуразной машины распахнулась броневая дверь, оттуда пыхнули клубы чёрного дыма, выстрелил язычок ярко-голубого пламени, вслед за которым вывалился танкист в каком-то странном комбинезоне и дурацкой английской каске, очень похожей на миску. Всеволод дождался, пока англичанин встанет на четвереньки, и от всей души врезал ему прихваченным про запас «Мильсом» по затылку. Британец взвыл дурным голосом и растянулся на земле. А из двери уже лез второй. Его приголубил Танака, влепив ему с разворота ногой в ухо. Танкист издал булькающий звук и мешком осел наземь.

Третий член экипажа горел. Во всяком случае, когда он выбрался наружу, на его спине и каске весело плясало чадное пламя. Волков подсечкой сбил его с ног, прижал спиной к земле, а попутно отобрал револьвер – точно такой же, как и тот, что они затрофеили вместе с отцом в самом начале их эскапады в этих времени и реальности.

– Руки вверх! – приказал Всеволод по-английски, совершенно не сомневаясь, что его поймут. И когда один из пленников замешкался, добавил всё на том же языке: – Шевелись, грязный ублюдок!

Один из пленников – тот самый, что получил от Исиро оплеуху посредством сапога, дёрнулся:

– Как вы смеете? Я – офицер…

– Офицер и джентльмен? А разве Британия воюет с Россией и Японией? Вы не офицер, а продажная девка. Причём дешёвая: откуда у китайцев деньги на дорогих шлюх?

От этих слов пленник пошёл красными пятнами, но обращать внимание на это было уже некогда: бойцы Рабоче-крестьянской и Императорской Красных Армий снова поднялись в атаку. Однако Всеволод рассудил, что на сегодня с него геройства достаточно, и поэтому отрядил отделение Танака на конвоирование пленных, а сам с остальным взводом незаметно переместился во вторую линию наступавших. Там он и был обнаружен командиром батальона Строевым. Комбат одобрительно хлопнул парня по плечу:

– Уже всё знаю! Молодец! Эка ты придумал: гранаты связать! Сам догадался?

– Да нет! Отец… – тут Волков-младший осёкся и прикусил язык. Нашёл, что сказать! И где это, интересно знать, его отец мог с танками сражаться? В Первую мировую? Ага, если за немцев дрался…

– Эка?! – удивился Строев. – Батька твой под Каховкой, значит, геройствовал? Ну дело!

И он снова одобрительно хлопнул Всеволода по плечу…

Хоупацзяцзы был взят штурмом. Красным Армиям достались богатые трофеи, в том числе ещё один танк, не принявший участия в бою по причине неисправности. На следующий день деблокировали Ляоян. Неделю красные отряды зачищали местность, определялись с местами расположения, налаживая снабжение и быт. А потом дивизию перебросили во Внутреннюю Монголию: где-то в штабах в Москве и Токио решили, что оставлять братский монгольский народ разделённым на части неправильно. И снова началась кочевая жизнь: палатки, ночные тревоги, зачистка местности. Но наконец жизнь вошла в привычную колею: задымили походные бани, открылись в фанзах красные уголки, по выходным дням шестидневки стали демонстрировать кинофильмы, а из дому до бойцов начала доходить почта и посылки. В нескольких домишках заработало что-то вроде солдатских чайных, в которых по вечерам собирались свободные от дежурств и службы бойцы и командиры.

В тот вечер в малюсеньком не то посёлке, не то монастыре Бэйцзымяо, в одной из фанз, в которой образовался такой стихийный буфет, сидели Волков и Танака и пили чай. Чёрный и очень крепкий, потому как оба, прихлёбывая из чашек, морщились и резко выдыхали.

– Севака, твой отец исключительно мудр, – заметил Исиро, отставив в сторону опустошённую чашку.

Всеволод кивнул другу и придвинул к нему початую палку сухой копчёной колбасы. Эту колбасу и «чай» армянского разлива он получил в посылке из дома. Отец знал, что посылать: шесть бутылок коньяку, столько же батонов копчёной колбасы, шматок сала Грушиного посола, два десятка шоколадок «Золотой ярлык», такое же количество коробок папирос «Герцеговина Флор» и до кучи – с килограмм леденцов россыпью. Хотя здесь кормят здо́рово лучше, чем даже в той Российской армии, не говоря уже про Советскую, в которой, по рассказам отца, кормили хоть и сытно, но удивительно невкусно, а всё-таки приятно вот так поесть чего-то не казённого.

Осторожно долив в обе чашки коньячку, Волков поднял тост за «старого мудрого» отца и снова принялся слушать бесхитростные рассказы Танака о событиях революционного двадцать шестого года, когда «Товарищ Его Божественное Величество» объявил о переходе к строительству социализма. Исиро рассказывал, как сопротивлялись самые упёртые противники Советского строя, как некоторые генералы и адмиралы попытались объявить Нобухито сумасшедшим и восстановить сёгунат, как почти безоружные рабочие и крестьянские отряды блокировали воинские части и вступали в отчаянные схватки с полицией… Парень слушал и млел. Больше всего его удивляло не то, что это произошло, а то, что в его прежнем мире этого не было.

– …И тогда товарищ Ямбури как закричит: «Вперёд!» – Исиро опрокинул в рот очередную чашку, резко выдохнул и зажевал безумным бутербродом из копчёной колбасы и сала, положенных на булочку ан-пан. – И мы побежали. А полицейские принялись стрелять. Но они успели убить и ранить только пятнадцать человек, а потом мы их всех нашими бамбуковыми пиками перекололи! Только я, Севака, никого так и не успел заколоть – всех до меня успели… – хмелея, Танака помотал головой. – А я тогда думал, что я трус. Я и сейчас часто так думаю… – добавил он, опустив глаза.

Хлеба в чайной не было, а потому Всеволод тоже взял ан-пан – сладкую булочку с непонятной начинкой и положил на неё изрядный кусок колбасы.

– Глупости ты говоришь, Исиро, – заметил он, откусывая от бутерброда. – Совершеннейшие глупости. Какой же ты трус? А кто вместе со мной танк подбил? А кто до конца в обороне стоял? Да я храбрее тебя парня не видел!

Волков хотел добавить, что атаковать вооружённых полицейских с заострённым бамбуковым шестом, – это просто верх храбрости, но промолчал. Всё-таки такое, пожалуй, – верх безрассудства. Он вспомнил, как что-то подобное читал про бои на Иводзиме, когда оставшиеся без боеприпасов японцы атаковали американцев с такими же копьями в руках. На пулемёты шли! И дошли, мать их, дошли!