Сто фактов обо мне - Ирина Андрианова

Саше почему-то захотелось узнать, что писатель делает целый день в доме, где сидит, как пишет, с кем из невидимых Сашей родных людей разговаривает. А может быть, он слушает музыку или читает книги?..

Днем он выходил редко. Иногда его куда-то звали друзья-писатели, стоя у деревянного забора. Махали руками, что-то объясняли, спешили. Он высовывался по пояс из окна или выходил на крыльцо в синих джинсах и бордовом пуловере, улыбался – Саша впитывала в себя эту скупую, редкую улыбку – и звал друзей к себе. Но они, видно, не хотели к нему и уходили, так и не договорившись.

Шли, шли дожди, и однажды Саше стало обидно. Вот она живет здесь, рядом, думает о писателе, а он не знает о ее существовании. Или почти не знает. Нет, конечно же он в курсе, что у соседки – внучка, которая приезжает на лето отдыхать. И всё. Ему неинтересно, кто эта внучка, как ее зовут… «А что, если, когда он пойдет утром за молоком, я кину в него камушком? – подумала Саша. – Он обернется. И мы познакомимся». Но в следующую минуту Саша разозлилась: глупо! Все глупо. Зачем это ей с ним знакомиться! Очень нужно!..

Как-то вечером, когда пили чай и бабушка о чем-то рассказывала, прихлебывая из блюдечка, Саша спросила:

– Бабушка, а что, соседский писатель один живет? – И сама испугалась.

– Нелюдим, – ответила бабушка и ничего не заметила. Для нее это был просто любопытный вопрос за чаем. Разговор. Беседа. А потому – приятно. – Нелюдим. Вроде была у него давно одна, законная. А потом – пропала. А прошлый год еще одна пожаловала. Помнишь, видная такая? Говорят, и с ней ничего не вышло.

– Бабушка, а старушка с чемоданами и угрюмая девушка?

– Девушка – то дочь. Не знаю уж и от кого. А старушка – то ли мать, то ли домработница. Опять не знаю. Я в подружки к нему не навязывалась. Потому и не знаю.

– А чего он, бабушка, все дома да дома? Участок бы покопал, еще чего… Как ты вот! – лицемерно сказала Саша, но даже так ей было приятно говорить о писателе.

– A-а, пишет! – досадливо махнула бабушка рукой. – К другим дачникам придешь – они, как положено дачникам, чаи гоняют, кустики окучивают, по хозяйству снуют. С такими людьми – одно приятство. А к этому раза два зашла – просто так, из любопытства, придумала причину и зашла, – так у него полон дом исписанной бумаги, воздух тяжелый, книжный, а сам за столом сидит, думает… Второй раз приходила – по телефону с кем-то лясы точил…

– По телефону? – удивилась Саша.

– А как же! – в свою очередь удивилась бабушка. – Ты разве не знала, почти у всех здесь телефоны?.. Он и мне свой номер давал… Уже не помню зачем… Но давал, давал…

Бабушка захотела доказать свою правоту, встала и пошла к полке, где у нее лежала записная книжка, толстая от вложенных внутрь бумажек с адресами, рецептами, телефонами и прочими координатами.

– Зачем мне ему звонить? И откуда? Не понимаю. Тут через забор со мной пары слов сказать не может, а то – по телефону… Вот, нашла.

Бабушка протянула какой-то листочек, и Саша увидела цифры, буквы, написанные стройно и ловко. «Как прилежный школьник пишет», – подумала Саша и сразу запомнила телефон.

На этом разговор оборвался. Бабушка зашмыгала носом, пошла мыть чашки. А Саша ни с того ни с сего накинула куртку, влезла в сапоги.

– Ой! – испугалась бабушка. – Куда ты, на ночь глядя?

– Гулять! – сердито сказала Саша.

На мокрой улице под ногами чавкала и сипела земля. Было прохладно, резко пахло поздним шиповником. Саша шла к почте – деревянному зданию, старому и очень неудобному внутри. К почте лепился телефон-автомат, из которого звонили в город. У автомата толкалась очередь в пять-шесть человек. И все говорили подолгу, не могли наговориться, как будто жили очень далеко и родные и близкие не приезжали по субботам и воскресеньям в гости.

Саша выстояла очередь под мелким дождем и, когда вошла в будку, сняла тяжелую, громко загудевшую трубку, почувствовала знобящий трепет, как перед экзаменом или после обиды. Саша набрала номер писателя. Трубка три раза прогудела, потом ее сняли. Он сказал:

– Да, я слушаю.

Саша молчала. Голос ей понравился. Что она могла ему сказать?

– Я слушаю вас, – повторил он. И стал ждать ответа.

Саша повесила трубку и вышла из будки. Перед сном она долго смотрела на окна писательского дома, и ее охватила непонятная тоска.

Дожди то прекращались, то снова шли по целым дням, и загорать, а тем более купаться было невозможно. Писательские дочки, летние подружки, как и Саша, выросшие и повзрослевшие, в это лето укатили на юг. Там интереснее. Да и посолнечней.

Саша скучала в бабушкином доме. Книги не читались. А больше всего ей мешало жить новое чувство – желание видеть писателя-соседа, думать о нем, наблюдать за ним из окошка, звонить по вечерам из автомата у старенькой почты.

Писатель, должно быть, привык к Сашиным звонкам, к ее молчанию, и однажды спросил:

– Что же вы, боитесь со мной говорить?

Саша задохнулась от этого прямого вопроса и, как всегда, повесила на рычаг трубку.

Лежа в постели, Саша каждый вечер ругала себя мысленно: «Детство какое! Зачем я ему звоню? Зачем?»

И она решила уехать. Пускай середина августа. Пускай две недели придется сидеть в душном городе. Пускай будет скукота невыносимая. Лучше, чем мучиться здесь. И глядеть на его дом, дождь и мокрые, никчемушные детские качели…

Саша объявила свое решение бабушке, та испугалась, стала упрашивать пожить хотя бы недельку и, когда поняла, что Сашу не переубедишь, засуетилась привычно, начала собирать баночки-подарочки, варенья-соленья.

Саша смотрела на бабушкины руки, укладывающие в сумку очередную баночку, и вскрикивала:

– Бабушка! Я не дотащу это!

– А я тебя провожу! Не бойся!

Последний дачный вечер за окнами качался синим парусом. Саша села за стол, посмотрела на писательский дом. Он почему-то сиял всеми огнями, как корабль в тихом море. Что случилось? Почему всегда горело одно окно – его окно? А теперь сияют все окна, будто там бал внутри?

Только что прошел дождь. Саша открыла окно и, как была, в легких атласных шлепанцах, спрыгнула в мокрый сад. Добежала до близкого заборчика, протиснулась между жердями: забор был ненастоящий, неплотный, не отделяющий одно хозяйство от другого, а просто для видимости – была отмечена граница между участками.

Саша легкой тенью прокралась к ближнему окну и, встав на цыпочки, заглянула туда, внутрь… Это был кабинет. Книги, бумаги, диванчик, стол, кресла – все в полном беспорядке. Писатель сидел лицом к окну на диванчике и разговаривал с женщиной, которая устроилась в кресле спиной к Саше. Женщины видно не было. Только пышная прядка, золотая и легкая, выглядывала из-за спинки кресла.

Саша видела: писателю нравится разговаривать с этой женщиной, он часто улыбается, но от непривычки улыбки эти тяжелые и недолгие…