Шанс на счастье - Настасья Карпинская

− Вик…

− Не надо… − тянусь к кнопке, которая расположена на тумбочке, нажимаю её несколько раз. Спустя всего пару секунд в палату вбегает медсестра.

***

− Вам плохо?

− Можно мне успокоительное? – Вика еле договаривает слова, срываясь на рыдания и вой, от которого всё холодеет внутри.

− Мужчина, выйдите из палаты! – медсестра кричит, не оборачиваясь, спешно набирая в шприц лекарство.

− Разговора не вышло? – спрашивает Андрюха, закуривая и останавливаясь рядом со мной на крыльце клиники.

− Вышло, – делаю глубокую затяжку, с шумом выдыхая дым.

− И?

− Что ты хочешь знать? Причину?

− Это поможет хотя бы немного стабилизировать её состояние.

− Она призналась мне в любви вчера, я промолчал, – Андрей тихо выругался, смотря в сторону. – Есть возможность договориться о терапии для неё?

− Есть, но…

− Я оплачу. Любая сумма.

− Она дорога для тебя? − руки сами сжались в кулаки от этого вопроса. Выбросив докуренную до фильтра сигарету, тут же достал новую. – Понятно, – видимо, Андрей по-своему оценил моё молчание. – Я договорюсь с Юлией Константиновной. Если она не согласится, поищу другого специалиста. Главное, чтобы Виктория сама захотела этого. Насильно мы не имеем права проводить лечение.

− Я надеюсь на её благоразумие… хотя…

− Езжай домой или на работу, обо всех изменениях я тебе сообщу.

****(принятие суждений партнера-оскорбителя, ассимиляция его мыслей к собственному Я-образу, то есть женщина постепенно принимает все обвинения обидчика, чем усиливает потерю самоуверенности);

***(вследствие переноса отношений партнера-оскорбителя на себя: оценка себя как недружелюбной и не способной к сочувствию, ощущение неспособности наладить нормальные отношения, принятие чужих оценок как своих собственных характеристик);

**(непонимание или рационализация как собственного, так и чужого поведения, а также окружающей ситуации: женщины-жертвы не понимают грозящей им опасности, а свой опыт битья воспринимают как доказательство мужества; возможные срывы вследствие нервно-психической напряженности осознаются как проявление неделикатности; собственные агрессивные поступки неосознанно мотивированы чувством страха как доказательство своей доминантности; чрезмерные размышления над проблемной ситуацией как осторожность);

 *(негативный опыт семейных и других межличностных взаимоотношений, формирующий устойчивый «комплекс неудачника»; ощущение беспомощности и безнадежности; неспособность предвидеть возможные последствия своих действий и эффективно реагировать на оскорбления, высокая чувствительность к потенциальному насилию);

Весь день, словно в бреду, перед глазами пелена, а в ушах всё ещё слышится её вой, нещадно раздирающий мою душу на куски. Пока все собравшиеся обсуждают новые дела, я смотрю на дверь, слушая их разговоры краем уха, при этом мыслями явно отсутствуя в кабинете. Романыч пару раз меня окликает, вырывая из размышлений. Я стараюсь понять смысл беседы, но всё в пустую. В итоге, просто встаю и, молча, выхожу из кабинета.

− Демид, что-то случилось? – Романыч выходит следом.

− Нет, всё нормально. Остаёшься за главного сегодня. Звони, только если что-то неразрешимое, – говорю на автомате, даже не смотря в его сторону, набрасывая в спешке свою куртку.

− Хорошо, – произносит Пётр, провожая меня удивленным взглядом. Когда я выхожу из офиса, жадно вдыхаю прохладный воздух, стараясь прийти хоть немного в себя. Голова отказывается работать, все слова Вики крутятся, ещё и от недосыпа ощутимо потряхивает. Сам не понимаю, как добираюсь до дома. Память лишь кусками выдаёт информацию. Скинув обувь, прохожу в гостиную и вырубаюсь моментально, стоит лишь лечь на диван.

***

− Виктория, как вы вели себя после смерти родителей? Вы оплакивали их? Можете описать свои чувства? – вопросы, очередные вопросы рикошетом отскакивают от светлых стен довольно уютного кабинета. Вопросы, на которые нет никакого желания отвечать. Мне не хочется разговаривать. Тишина и молчание − это всё, что мне необходимо. Но Юлия Константиновна упорно вытаскивает из меня ответ за ответом. Сил сопротивляться этому тоже нет. Поэтому я закрываю глаза, запрокидывая голову на спинку кресла, и, тяжело вздохнув, начинаю говорить.

− Виктория, я могу дать вам совет? − снова спрашивает она, как только я заканчиваю вспоминать прошлое и свои эмоции. Я лишь пожимаю плечами, ничего не отвечая. Юлия Константиновна оценивает этот жест, как положительный для неё ответ. – Вам необходимо простить своих родителей за их преждевременный уход. Я думаю, в вас сидит обида на них за это, неосознанная, но очень острая. Простите их. Это ни их вина и не ваша, примите это.

− Я не держу обиды, – выдавливаю из себя. Мне не нравятся её слова. Они неприятно отзываются изнутри.

− Я не настаиваю, но подумайте об этом.

− Я хочу отдохнуть, – произношу, поглядывая на дверь.

− Хорошо, я буду вас ждать завтра. Но вы можете меня найти, если что-то будет необходимо, – я лишь киваю утвердительно головой и выхожу из кабинета.

***

− Как она? – спросил Артём, смотря на заходящее за горизонт солнце. Мы стояли на стоянке у «Эры», куда он попросил меня подъехать.

− Под наблюдением, − выпустил опротивевший за последнее время никотиновый дым. − Я виноват, – уже не оправдание, а просто озвученный факт. Это та мысль, что точит меня изнутри уже третий день подряд и не дает покоя. Не высказать её вслух я не мог.

− Что делать будешь?

− Прислушаюсь к твоему совету.

− Не поздно ли? – скептический хмык Орлова неприятно полоснул по нутру.

− Надеюсь, что нет, – ещё одна затяжка, и сигарета полетела в урну. − Присмотришь за ней?

− Хорошо.

− Спасибо за информацию о Мирке, но мог и по телефону сообщить, – оказалось, сестренка стала завсегдатаем клуба и зависала там чуть ли не каждую ночь на протяжении всей предыдущей недели.

− Морду твою хотелось увидеть, – Орлов ухмыляется, затягиваясь сигаретой, и с присущим ему прищуром посматривает в мою сторону.

− Увидел? Могу ехать домой?

− Не язви.

− Всё, давай, – закончив этот бессмысленный разговор, пожал Артёму руку и, сев в машину, отправился домой.

***

− Виктория, вы чувствовали себя брошенной после смерти родителей? – я смотрела на ворону, что сидела на дереве за окном, и думала лишь о том, когда же закончатся эти вопросы.